Возвращение с Западного фронта (сборник)
Шрифт:
– Или, наоборот, воскресить, – дополнил его Керн, не сводя глаз с кредиток французского банка, разложенных вокруг тарелки.
Марилл покосился на него.
– Что ты скажешь об этом мальчике? – спросил он Штайнера. – Вот задается!
– Еще бы ему не задаваться! Ведь он вызревает на суровом ветру чужбины и уже понимает, что к чему.
– Помню его ребенком, – продолжал Марилл. – Нежным и беспомощным. Таким он был всего еще несколько месяцев назад.
Штайнер рассмеялся:
– Так ведь он живет в неустойчивом столетии, когда можно легко погибнуть, но вместе с тем и быстро повзрослеть.
Марилл отпил глоток слабого красного
– Неустойчивое столетие! – повторил он. – Столетие великого беспокойства! Людвиг Керн, молодой вандал эпохи второго переселения народов.
– Неверно, – возразил Керн. – Я молодой полуеврей эпохи второго исхода из Египта!
– Твой воспитанник, Губер, – сказал Марилл тоном шутливого обвинения.
– Вот уж нет, Марилл! Афористичности он научился у тебя! Хотя, вообще говоря, регулярная недельная получка делает любого человека более остроумным. Да здравствует возвращение блудных сынов к твердым окладам! – Штайнер посмотрел на Керна. – Спрячь-ка, малыш, денежки в карман, а то еще улетят. Деньги не любят света.
– Я их отдам тебе, – сказал Керн. – Вот они сразу и исчезнут. Мне с тобой нескоро рассчитаться.
– Только посмей рассчитываться со мной! Я еще далеко не так богат, чтобы брать деньги обратно!
Керн серьезно посмотрел на него. Потом положил деньги в карман.
– Когда сегодня закрываются магазины? – спросил он.
– А зачем тебе?
– Так сегодня же Новый год.
– В семь, – сказал Марилл. – Небось хочешь накупить крепких напитков к ужину? Не стоит, в нашей столовой они дешевле. Особенно отличный ром «Мартиник».
– Не надо мне никаких напитков.
– Ага! Значит, ты решил в последний день года пойти проторенными тропками буржуазной сентиментальности? Будешь покупать подарки?
– В этом духе. – Керн встал. – Пойду к Соломону Леви. Может, и он сегодня настроен на сентиментальный лад, может, сегодня у него, так сказать, неустойчивые цены.
– В неустойчивый век цены только растут, – заметил Марилл. – Но все равно, Керн, вперед! Помните: привычка – ничто, импульс – все! Не торгуйтесь слишком долго: в восемь вечера в ресторане «Матушка Марго» начинается ужин ветеранов эмиграции!
Соломон Леви, проворный, похожий на хищного зверька человечек с жиденькой козлиной бородкой, обитал в темном сводчатом помещении среди часов, музыкальных инструментов, старых ковров, картин, написанных маслом, домашней утвари, гипсовых карликов и фарфоровых фигурок. В витрине были накиданы различные дешевые имитации, искусственный жемчуг, старинные украшения в серебряной оправе, карманные часы и старые монеты, – все это в хаотическом, бессмысленном смешении.
Леви сразу же узнал Керна. Его память, точно объемистый гроссбух, фиксировала все, и это способствовало не одной выгодной сделке.
– Что принесли? – с ходу спросил он, готовый к бою. Он не сомневался, что Керн снова хочет продать какую-то вещь. – Вы пришли в неудачное время!
– Почему? А вы уже продали кольцо?
– Продал кольцо, продал кольцо! – жалобно забубнил Леви. – Вы спрашиваете, продал ли я кольцо? Или я ослышался? Или я ошибся?
– Нет, вы не ошиблись.
– Молодой человек, – визгливо продолжал Леви. – Вы что же, газет не читаете? Или живете на луне и не знаете, что творится на свете? Продал! Этакий старый хлам! Попробуй-ка его продать! Очень у вас это просто получается – «продать кольцо»! Разговариваете прямо как Ротшильд! А знаете ли вы, что именно требуется для того, чтобы хоть что-нибудь продать? –
40
Кошерный – очень чистый, по религиозным законам пригодный в пищу (др. – евр.).
Леви спрятал свои десять франков.
– И ради чего же он с ними расстанется? – продолжал он. – Ради ерунды, ради какой-нибудь там вещички! За нее он готов отдать наличные кошерные деньги! Но ведь это же просто смешно! На это способны только сумасшедшие или гои. Или, например, я – несчастный, с моей страстью делать гешефт. Ну, так что же вы принесли? Много дать не смогу. Вот если бы месяц назад – другое дело! Тогда еще были времена!
– Господин Леви, я ничего не хочу продавать. Я хочу выкупить кольцо, которое я вам принес.
– Что? – От удивления Леви раскрыл рот, словно голодный птенчик в гнезде. Гнездом была борода. – Ага, понимаю, хотите выменять кольцо на что-нибудь другое. Нет, молодой человек, знаю я эти штучки! Только неделю назад я погорел на таком деле. Поменял часы. Правда, они уже не шли, но часы – это, в конце концов, все-таки часы. Так я их поменял на бронзовый чернильный прибор и самопишущую ручку с золотым пером. Что мне вам сказать? Обдурили они меня, доверчивого дурака, – самописка не работает. Вот, а часы, так те тоже ходят не больше пятнадцати минут, но это же далеко не одно и то же, когда не ходят часы или когда не работает самописка. Часы все-таки остаются часами! А пустая самопишущая ручка?.. Вы понимаете, что это такое? Это же идиотство, это же все равно что ее вообще нет… Так что же вы хотите поменять?
– Ничего, господин Леви. Я сказал, что хочу купить. Купить.
– За деньги?
– Да, за наличные деньги.
– Ага, уже я понимаю! Какие-нибудь там венгерские, или румынские, или обесцененные австрийские деньги, или, наверное, инфляционные кредитки – кто их к черту разберет! Совсем недавно ко мне зашел один тип с нафабренными усами, похожий на Карла Великого…
Керн достал билет в сто франков и положил бумажник на стол. Леви застыл и присвистнул.
– Так вы при кассе? В первый раз вижу такое! Молодой человек, не забывайте, что полиция…
– Я их заработал! – перебил его Керн. – Честно заработал! Вот, а теперь покажите кольцо.
– Маленькую минуточку! – Леви исчез и сразу же вернулся с кольцом матери Рут. Он потер его рукавом, осторожно дохнул на него, снова потер и положил на лоскуток бархата, словно то был брильянт в двадцать каратов.
– Ой, какая красивенькая вещичка! – благоговейно произнес он. – Настоящий раритет!
– Господин Леви, – сказал Керн. – Тогда вы дали нам за это кольцо сто пятьдесят франков. Если я заплачу вам сто восемьдесят, вы заработаете двадцать процентов. Ведь это хорошее предложение, не правда ли?