Возвращение странницы

Вентворт Патриция

Кривя губы в недовольной усмешке, он сел за письменный стол.

Во время обеда зазвонил телефон. Анна пошла к телефону, оставив дверь за собой открытой. Через коридор до него донеслось, как она говорит: «Да, это мне подходит».

Она вернулась и закрыла дверь.

– Подтвердили мою запись к этому мастеру. Он не живет при салоне.

Погруженный мыслями в недоделанную работу, он едва услышал ее слова.

Через некоторое время, все еще за обедом, он вспомнил, что хотел ей кое-что сказать.

– В обеденный перерыв я случайно встретил одну из твоих

знакомых.

– О, в самом деле? Кого же это?

– Девушку, которая была одной из подружек невесты на свадьбе… Джоан Тэллент. Она в армейской транспортной службе. Пышет здоровьем и жизнерадостностью и выглядит лучше, чем раньше. Она хочет прийти повидаться с тобой.

– Когда?

Он засмеялся.

– Ты, кажется, не слишком рада.

– Да, это верно. Она была довольно надоедливой девицей.

– Зачем же ты попросила ее быть подружкой невесты?

– О, сама не знаю. Я часто с ней виделась, когда жила с тетей Джейн, – она какая-то дальняя родня Кенделлам. Уверена, что сейчас она мне смертельно наскучит.

– Что ж, тебе придется это вынести. Она выразила горячее желание прийти.

Анна выглядела смирившейся.

– Когда она придет?

– Она сказала что-то насчет сегодняшнего вечера, и, боюсь, я в некоторой степени ее поощрил. Я подумал, что вы могли бы выпить кофе и поговорить по душам, пока я буду работать. А то ведь ты скучаешь в это время.

Она с улыбкой покачала головой.

– О нет, после прошедших трех лет это просто рай. Я не скучаю – я ощущаю покой и безопасность.

Впервые то, что она сказала, его тронуло. Ему и раньше бывало ее жаль, но отстраненно, как бывает, когда слышишь о голоде в Китае. Сейчас вдруг что-то в ее голосе, когда она сказала «покой и безопасность», сделало ее гораздо ближе. Он подумал: «Она пережила страшное время». Вслух же сказал:

– Посмотрим, не объявится ли она сейчас. Я могу выпить кофе и позже.

Дверной звонок раздался как раз, когда Анна закончила мыть посуду. К ее удивлению, Филипп не удалился в свой кабинет и не собирался удаляться. Прежде чем она успела дойти до двери, он уже открывал ее, впуская гостью.

От Джоан Тэллент определенно веяло здоровьем. Свою форму цвета хаки она заполняла до отказа. Из-под форменной фуражки торчали щеки, как наливные яблоки. Она сказала сочно, звонко:

– Ну, Анна, давненько мы не виделись. Наверное, я изменилась больше, чем ты. Это все из-за формы. Конечно, мне еще повезло – у меня хороший цвет лица. А так какую девушку не испортит хаки? Тебе не кажется, что я похудела? Конечно, слишком худеть не хочется, но у меня еще есть запас. – Она сочно засмеялась. Затем, когда они вошли в освещенную гостиную, она круглыми голубыми глазами уставилась на Анну. – Послушай, ты, надеюсь, не сидишь на диете или что-нибудь в таком роде? Ты стала гораздо тоньше.

– Я жила в оккупированной Франции. Там не требуется специальная диета.

Взгляд голубых глаз устремился на Филиппа.

– Вы должны заставлять ее пить какао – это такая штука для поправки. Я его обожаю, но запрещаю себе пить. У нас есть капралша, которая пьет его все время. Ей уже трижды приходилось выпускать швы, и теперь уже просто не осталось материала. Мы держим пари, надставят ли ей швы в следующий раз или выдадут новую форму.

Филипп

стоял, опершись о камин. Он не проявлял желания уйти в кабинет. Уходя на кухню принести кофе, Анна услышала, как он говорит со скучающим видом:

– Она могла бы дать зарок и отказаться от какао на время войны.

Когда Анна вернулась, Джоан все еще говорила про еду.

– Попросту невозможно все это съесть, – рассказывала она с искренностью человека, который честно пытался.

Увидев Анну, она бодро вскочила с желанием ей помочь и чуть не опрокинула кофейный поднос на пол. И что бы ни делала: спотыкалась ли о скамеечку для ног, выдергивала ли на себя стул, сдвигая и морща ковер, ставила ли храбро на колено кофейную чашечку, – она не переставала говорить. О старых временах, о свадьбе: «Ты, Анна, выглядела бесподобно», о нарядах подружек невесты: «Мой был слишком тесен – я не могла есть. Вот было бы ужасно, если бы «молния» разошлась в церкви. И, конечно же, белое ужасно толстит. Не думаю, чтобы оно кому-то из нас шло. Знаешь, Диана на Ближнем Востоке. А Сильвия вышла замуж – двое малюток, и она не может найти помощницу по дому. А та малышка… как ее звали… Лин Не-помню-фамилию… по-моему, она в женской вспомогательной службе ВМС. Она ведь была от тебя без ума, верно? Наверное, страшно обрадовалась, когда ты вернулась?

– Страшно, – все так же бесцветно произнес Филипп.

Всем сердцем Анна желала, чтобы он ушел, но он продолжал оставаться там, где стоял, очень высокий, белокурый и холодно-отчужденный. Возле него, на каминной полке находилась кофейная чашка, из которой он лишь изредка делал глоток, а между пальцами была зажата сигарета, которую он почти не курил.

Джоан Тэллент тоже сидела с сигаретой. Она курила как говорила – энергичными затяжками – и все продолжала рассуждать о Линделл, и Анна уже готова была надавать ей оплеух. Но она научилась скрывать свои мысли, улыбающаяся и радушная. Филипп, если бы захотел, мог сменить тему. Она не станет делать это за него и не покажет, что ее беспокоит, кто и что говорит о Линделл.

– Не сказать, что она была красивой, но что-то в ней было, вы не находите?

На сей раз Филиппу было нечего сказать. Он подошел и заново наполнил свою чашку черным кофе. Джоан резко повернулась на стуле, чтобы видеть их обоих, едва успев подхватить и спасти свою чашку.

– Я тоже еще выпью. Ты все еще ведешь свой дневник, Анна?

Анна с улыбкой взяла у нее чашку и покачала головой. Джоан посмотрела на стоящего с кофейником Филиппа и хихикнула.

– Она вам его показывала? Это был самый бесподобный дневник. Мы ее поддразнивали насчет его. Она записывала туда буквально все. – Джоан повернулась к Анне. – Ты перестала его вести, когда вышла замуж?

Снова улыбка и покачивание головой.

– Я перестала, когда жила во Франции. Там это было бы слишком опасно. Вообрази, что случилось бы, если бы человек стал записывать все, что думает о немцах!

Она взяла у Филиппа кофейник и стала наполнять чашку Джоан. Филипп со своей чашкой опять отошел к камину.

– Разве такие вещи пишут в дневнике? – удивился он. – Я тоже веду дневник, но самое компрометирующее, что там можно найти, это: «Ленч – Смит – час тридцать».

Джоан захихикала.