Возвращение в Ахен
Шрифт:
— Конечно. — Ингольв протянул руку и невольно поморщился, когда пальцы Мелы сильно вцепились в нее.
— Я стою, — сообщил Мела, — что дальше?
Вместо ответа Ингольв поднял голову и сказал, повысив голос:
— Аэйт, там, на стене, висит моток веревки. Между «испанским сапогом» и «железной кобылой».
Сверху донеслась возня, после чего голос Аэйта виновато произнес:
— Я не вижу тут никакой кобылы.
— А веревку видишь? — разозлился Ингольв.
— Сейчас.
С легким топотом Аэйт убежал.
Мела слабел. Ингольв подхватил его под мышки,
Увесистый конец веревки больно стукнул Вальхейма по макушке, так что капитан едва не выпустил свою ношу.
— Все в порядке! — сообщил Аэйт. — Я ее к столбу привязал.
Голос звучал так самодовольно, что Вальхейму страшно захотелось тут же надрать парню уши. Он потрогал веревку. У него на руках Мела становился все тяжелее, и Ингольв понимал, что его пленник теряет сознание. Он связал Меле запястья своим ремнем, повесил его себе на шею и медленно полез наверх. Прошло, как ему показалось, очень много времени, прежде чем он очутился опять в подвале пыток. После подземелья это помещение выглядело довольно уютным. Свалив Мелу на пол, капитан снял с его рук ремень и стал спускаться вниз.
— Ты куда? — встревожился Аэйт.
— Займись лучше братом, — буркнул Ингольв. — По-моему, он умирает. Я сейчас вернусь.
Аэйт склонился над Мелой. Свечка, которую он, вопреки приказанию, не потушил, горела на грязном полу и почти вся уже оплыла. Мела с трудом раскрыл глаза. Онтлак так сильно избил его, что Аэйт почти не узнавал старшего брата.
— Аэйт… — шепнул Мела. — Это действительно Ингольв Вальхейм?
— Конечно, — ответил Аэйт.
— Он что… ненормальный? — спросил брат. — Зачем он это делает?
— Он ненормальный.
В этот момент тот, о ком они говорили, вновь показался над краем пропасти. Лицо капитана побагровело от натуги. Он с видимым усилием выбрался из подземелья и упал на бок. Человек, которого он вытащил, моргал, ослепленный тусклым светом свечи. Ингольв высвободился, но развязывать ему руки не стал. Как только лучник пришел в себя, он хрипло сказал:
— Сволочь Дагоберт. Вы ему припомните, господин капитан… Он нарушил приказ… Вы же ему на гауптвахту велели, а он куда…
Ингольв, не слушая, осторожно ощупал левую ногу лучника. Она сильно распухла. Петипас взвыл от боли.
— Ладно, потерпи, — сказал Ингольв.
— Дагоберт, — выдавил Петипас сквозь слезы. — Сволочь…
Ингольв отвернулся от него и встал. У него были более неотложные дела, чем не ко времени усердный Дагоберт.
— Так, — произнес он. — Мела ходить не сможет. Аэйт, ты сумеешь дотащить его на себе?
Младший брат смотрел на капитана так тоскливо, что сомнений не оставалось. Ничего он не сумеет. Ингольв подумал еще немного. А не поручить ли это дело Одо Брандскугелю? Идеальная кандидатура: туп до святости, могуч и беспредельно предан его благородию…
В винном погребе у них над головами загремели чьи-то шаги. Ингольв замер. Неужели он все-таки допустил ошибку, оставив Айвора в живых? Стражник, небось, побежал прямо к Торфинну… Склонив голову, он прислушался. Нет, похоже,
— А! Вот оно.
Забулькала жидкость, наливаясь в сосуд. Ингольв поморщился. Не в силах отогнать свои страхи, старый чародей опять впал в запой. Но в то же время капитан ощутил облегчение: сейчас Торфинн уйдет и можно будет спокойно выбраться отсюда.
— Ваша милость! — неожиданно завопил Петипас. — Ваша милость! Припадаю к стопам! Произошло недоразумение! Дагоберт, этот нерадивый пес…
— Заткнись, — прошипел Ингольв и пнул его по больной ноге. Петипас заорал и тут же затих, давясь, когда капитан вынул из ножен саблю и показал ему.
Но было уже поздно.
— Э! — сказал Торфинн, пьяно удивляясь. — А что это подвал открыт… а?
Он прошел в тот угол, откуда доносился голос, и толкнул ногой каменную плиту, служившую дверью в подвал пыток. Ингольв, который хорошо знал все интонации этого тяжелого голоса, слышал, что Торфинн уже успел достаточно набраться.
— Непорядок, — тянул Торфинн. — И стража где-то шляется… Завтра спущу с Вальхейма три шкуры. Совсем распустил своих паршивцев…
Кряхтя, старик задвинул плиту. Лязгнул засов. Стало очень тихо.
Петипас в ужасе смотрел на Вальхейма.
— Это что же? — прошептал он. — Ведь он нас запер! Почему вы не дали ему знать, ваше благородие?
— Молчи, — сказал Вальхейм.
— Почему вы не кричали? Вы прятались тут? А, измена! — завопил Петипас. — Я всегда подозревал, ваше благородие, что вы изменник. Вы заговорщик. Предатель! Вы!..
— Заткнись, — процедил Вальхейм. — Он «всегда знал»! — издевательски передразнил он лучника. — Когда это «всегда»? Ты на свет-то появился неделю назад. Ты хоть знаешь, кто ты такой?..
Лучник приподнялся, опираясь на локоть.
— Я человек, — сказал он твердо.
— Я велел тебе молчать, — напомнил Ингольв.
Петипас тяжело упал на спину и уставился в низкий закопченный потолок.
— Ненавижу тебя, — сказал он капитану. — Мразь…
Ингольв сел, обхватил руками колени. Несколько минут он слушал, как Петипас поливает его грязью, и размышлял: не столкнуть ли его обратно в подземелье. Но почему-то он не мог этого сделать.
Зато Аэйт совершенно не чувствовал никакой ответственности за жизнь Петипаса. Он выбрал подходящий момент и огрел лучника по голове дубиной, которую подобрал среди пыточного инвентаря. Солдат замолчал и закашлялся, выплевывая кровь.
Ингольв даже не шевельнулся. Завтра Торфинн обнаружит их здесь — всю компанию. Ему было даже страшно представить себе, какая судьба ждет Аэйта и Мелу. Может быть, самое лучшее — убить братьев сейчас, чтобы не отдавать их в руки Торфинна?..
Неожиданно ему стало жарко, точно за спиной у них развели костер. В тот же миг подвал озарился багровым пламенем. Ингольв резко обернулся и закрыл собой Аэйта. В первое мгновение он даже не понял, что происходит, такой невероятной была картина, представшая его глазам.