Возвращение в Ахен
Шрифт:
— Ты ненавидишь людей, Асантао? — спросил ее Синяка.
— Я варахнунт, видящая и знающая, — ответила она. — Мне дана сила. Как я могу ненавидеть? Это было бы опасно.
Синяка слишком хорошо знал, что она права.
— Может быть, ваш народ принадлежит к древнему гномьему племени, которое по каким-то причинам ушло жить в болота? — спросил он, уходя от опасной темы.
И снова колдунья покачала головой, и солнце блеснуло на золотых знаках ее кожаной головной повязки.
— Нет, — сказала она. — Мы морасты.
Синяка
— Мы кажемся тебе дикарями, — заметила при этом колдунья. — Наверное, так и есть. Но зумпфы — они настоящие варвары. Они очень жестоки.
На миг ее лицо омрачилось, и Синяка подумал, что при мысли о врагах Асантао изменяет своей спокойной мудости. Но не решился выспрашивать об этом более подробно. Эти земли, расположенные среди бескрайних трясин Элизабетинских болот, были для него неизведанным миром, который жил своими страстями и своей истиной.
За его спиной кто-то хмыкнул. Синяка резко повернулся. На него весело смотрел Аэйт.
— Ты разворотлив, как полено, — сказал маленький воин. — И столь же чуток.
Насмешка была заслуженной, и Синяка не стал спорить. Но ему хотелось, чтобы этот парнишка уважал его хотя бы за что— нибудь, и потому заметил:
— И столь же терпелив, о доблестный Аэйт.
Веснушчатая физиономия доблестного Аэйта расплылась в улыбке. На мгновение эта улыбка угасла, когда юноша метнул быстрый взгляд на костер и, без сомнения, заметил саламандру. А потом вернулась, но уже менее открытая. Морасты, похоже, обладали слишком хорошим зрением. Даже Синяка с трудом различал саламандру среди тлеющих углей, хотя он знал, где ее искать.
Он уже лихорадочно соображал, что бы такое соврать в ответ на неминуемый вопрос, но Аэйт заговорил совсем о другом.
— Я пришел просить у тебя доброты в обмен на мою неучтивость, — сказал он.
— Буду рад помочь тебе, — искренне ответил Синяка. — Особенно если ты объяснишь, как. Ведь я еще и соображаю, как полено.
К удовольствию своего собеседника, Аэйт слегка покраснел.
— Не говори Меле, что я приходил донимать тебя распросами. Это будет доброта.
— Почему?
— Гостей нельзя беспокоить праздным любопытством.
— А, значит, я гость, — обрадовался Синяка. Ему очень не хотелось превращаться в пленника.
— Ну да, пока союз воинов не решил, что ты враг и тебя нужно убить, ты — гость, — просто объяснил Аэйт.
Синяка решил пока что не беспокоиться о своем статусе.
— А что сделает Мела, если узнает?
— Поколотит меня и будет прав.
Синяка удивился.
— Поколотит? Разве он тебе не брат? Я думал, вы с ним близкие друзья.
— Мела — лучший воин у нас, хитрый и смелый, — с вызовом ответил Аэйт. — Мне повезло,
Подумав над этим разъяснением, Синяка спросил:
— Что такое «тень»?
— Спутник воина, — тут же сказал Аэйт.
Синяка еще немного помолчал.
— Он что, жестоко дерется?
— Да нет, — сказал Аэйт, скривившись. — Разве что по уху съездит. Если он узнает, что я опять нарушаю законы, он расстроится.
— Он не узнает, — сказал Синяка.
Они обменялись улыбками, и юноша тут же подсел к костру. Он открыл уже было рот, но Синяка опередил его.
— Ты часто нарушаешь законы?
— Случается, — доверчиво отозвался Аэйт. — Однажды меня даже хотели изгнать из племени.
— Что же ты натворил?
— Подсматривал за обрядами союза воинов. Я ведь еще не воин, я тень Мелы, — пояснил он. — Мела берет меня в разведку или в битву. Все враги, которых я убью, будут убитыми Мелой. Он учит меня. Я хорошая тень, так он говорит. Когда меня хотели изгнать, Мела чуть не убил себя. Наш вождь, Фарзой, сын Фарсана, сказал, что боги разгневаны, что глаза тени не должны видеть тайн. Удача — как женщина, сказал он, ее нагота — только для мужа. Даже если бы Мела перерезал себе горло, Фарзой не простил бы меня.
— Почему же тебе разрешили остаться?
— Варахнунт Асантао, — ответил Аэйт. — Она запретила. Она видит. Ее слово тяжелее слов любого из племени. Но теперь я навсегда останусь тенью.
— А если Мелу убьют? — неосторожно спросил Синяка и тут же пожалел о своей бестактности.
Но Аэйт, похоже, давно уже думал об этом.
— Убивают часто, — сказал он. — Могут убить и Мелу. Тогда я стану тенью Фарзоя.
Он по-детски сморщил нос.
— Почему ты рассказываешь мне все это? — спросил вдруг Синяка.
— Если ты враг, тебя прирежут, — пояснил Аэйт. — Если ты друг, тебя незачем остерегаться.
Это объяснение показалось Синяке вполне удовлетворительным.
— Ты пришел, чтобы что-то спросить у меня, — напомнил ему Синяка.
— Это твоя саламандра? — тут же поинтересовался Аэйт.
— Прямой вопрос — прямой ответ, — сказал Синяка. — Моя.
— Да… — протянул Аэйт. — Я так и понял.
— Что ты понял? — Синяка насторожился.
— А что ты не человек, — просто сказал болотный воин. — В лучшем случае, ты бродячий чародей.
Синяку пробрала дрожь от этого «в лучшем случае», но он предпочел не уточнять.
— Да, — продолжал Аэйт, довольный своей проницательностью, — ты не высокомерен, не так уж туп, неплохо видишь… Человек мог бы еще хитростью и обманом подчинить себе тролля, но приручить саламандру… Как хочешь, я не верю, что ты человек. И Мела так считает. А вот кто ты на самом деле — это вопрос.
Раздосадованный тем, что здесь даже простой мальчишка видит его насквозь, Синяка сказал:
— Скажи, Аэйт, это правда, что вы, морасты, — гномы?