Возвращение в Ахен
Шрифт:
— Может быть, ты сумеешь помочь, Синяка, — сказал Мела тихо.
— Я не решаюсь здесь ни у кого просить совета, потому что не хочу, чтобы моего брата все-таки изгнали.
Аэйт смущенно улыбнулся.
— Что он натворил? — спросил Синяка. Ему неожиданно показалось, что дело серьезное.
Мела сильно взял брата за левую руку и повернул ее к Синяке раскрытой ладонью. Три черных надреза скрещивались посреди ладони. Синяка осторожно провел по ним пальцем.
— Что это?
— У него спроси, — сказал Мела, отпуская руку Аэйта. — А ты что молчишь?
— Это
Мела обхватил голову руками, посидел так неподвижно, а потом мрачно произнес:
— И как вытравить ее из ладони, я не знаю.
— А зачем? — удивился Синяка. — Полезная штука и всегда при себе. Это же здорово.
— Очень здорово, — сказал Мела. — Раз — и железо в пыль. И меч в пыль, и кинжал, и все, что хочешь. Как раз то, что так нужно воину. Рукой, в которой живет ктенонт, нельзя брать оружие, понял? НИКАКОЕ ОРУЖИЕ! Поэтому я и говорю: ты или колдуешь, или сражаешься.
Он махнул рукой и залпом выпил чай. Аэйт украдкой посмотрел на свою ладонь и лизнул ее.
— Когда-нибудь рука тени принесет тебе славу, Мела, — сказал он.
Мела подскочил, как ужаленный.
— Аэйт, я запрещаю тебе. Забудь о ней!
— Как я могу забыть? — рассудительно сказал Аэйт.
Синяка попытался сделать течение разговора более мирным.
— Лучше расскажи, как ты нашел эту траву, — попросил он Аэйта.
Бросая на брата взгляды, наполовину виноватые, наполовину горделивые, Аэйт рассказал, как отыскал гнездо черепахи, натыкал вокруг него стрел, чтобы она не могла пробраться в свой дом, затаился и стал ждать.
— Она круглая, как глаз Хорса, — сказал Аэйт. — Она знает. Она не стала ранить себя, просто принесла во рту траву ктенонт, и стрелы рассыпались… Я отобрал у нее траву — ну и вот…
— Никогда о таком не слыхал, — сказал Синяка.
Аэйт покосился на него с хитрым видом.
— Ты, наверное, многого еще не слыхал, а?
Мела хотел было одернуть брата, который говорил слишком много дерзостей, но Синяка просто отозвался:
— Ты прав.
Он вспомнил, как снимал с великана цепи, призвав на помощь магию силы. Делал он это долго и неумело, цепи впивались великану в тело и изрядно помучили бедное чудовище, прежде чем рассыпались в прах. Будь тогда на месте Синяки маленький воин с разрыв-травой в ладони, великану не пришлось бы терпеть все эти муки.
Мела все-таки сказал:
— Твоя болтовня утомит самого Салманаксая, Аэйт.
Салманаксай был мелким зловредным демоном, «сорочьим богом». Синяка чаще слышал его имя в проклятиях, чем в молитвах.
— Не ругай своего брата, — сказал Синяка. — Я действительно очень мало знаю. Все, что он рассказывает, для меня ново и интересно.
Из темноты донесся вкусный храп великана. Это было так неожиданно, что все трое — даже хмурый Мела — рассмеялись.
На рассвете вся деревня была поднята на ноги отчаянным звоном. Стонала, жаловалась, проклинала врагов певучая бронза. В полусне Синяке
Синяка сильно вздрогнул и открыл глаза. В первое мгновение он испытал облегчение от того, что находится в лесу, так далеко от проклятого города. Но звон не уходил. Грозная бронза наполняла гудением всю долину.
Над чародеем склонилась большая черная тень. Шершавая ладонь царапнула его щеку.
— Господин Синяка, — прошептал великан, — чего это тут у них такое, а? Может, удрать нам, пока не поздно?
Синяка сел. Великан озирался по сторонам, его глазки тревожно бегали.
— Чего ты опять боишься, Пузан? — спросил Синяка, зевая.
— Я больше о вас забочусь, — обиделся великан.
— Ладно, не ворчи. Пойдем лучше, посмотрим, что случилось.
У огромного котла стоял один из воинов Фарзоя и изо всех сил ударял по бронзовому днищу рукоятью меча. Вокруг уже собралось почти все племя. Наконец, вперед вышел сам вождь, Фарзой, сын Фарсана. Он тронул воина за плечо и произнес несколько слов, которых Синяка не расслышал. Они дождались, пока утихнет последний гулкий отзвук потревоженной бронзы, и воин, подсаженный сильными руками, поднялся на котел.
Теперь он был хорошо виден. Злые черные брови, разлетавшиеся под белыми волосами, подчеркивали его сходство с той девушкой, что носила в прическе красные стрелы и в день появления Синяки с великаном в поселке морастов помогала Асантао выпекать хлеб. Ему было около сорока лет.
Он поднял руки к подбородку и дернул завязки плаща. Плащ упал, прошуршав в полной тишине, и все увидели, что одежда покрыта пятнами крови. Рядом с Синякой сжал губы Мела. Аэйта не было видно.
Молчание нарушил тяжелый голос вождя.
— Говори, Фратак.
Фратак сказал:
— Сегодня они напали на нас у Дерева Восьми Клыков.
Ему не нужно было объяснять, кто такие «они». Мела отчетливо скрипнул зубами.
— Нас было пятеро, их больше двадцати, — продолжал Фратак. — Их вождь силен и полон дьявольского ума. — Внезапно плечи его поникли. Казалось, он едва держится на ногах. — Они сожгли дерево… — выговорил он с трудом.
Синяка почти физически ощутил, как волна ужаса прокатилась по всему племени.
В эту минуту вождь выступил вперед и негромко, но очень отчетливо спросил:
— Кто убит?
Фратак беззвучно пошевелил губами, прежде чем ответить:
— Алким, Афан, Кой и Меса…
Синяка ожидал горестного женского вопля, но все по— прежнему молчали. Потом глухой мужской голос из толпы проговорил:
— Зачем ты остался жив, если они погибли?
Фратак побледнел и пошатнулся, но ответил еще тише:
— Чтобы сказать вам об этом…
Но голос был неумолим:
— Как же ты уцелел?
Вместо Фратака ответил вождь:
— Он жив, и этого довольно.