Возвращение в долину
Шрифт:
— А… — протянула девушка. Красноречие куда-то испарилось. — Ну… спасибо. Могли и написать.
— Мне кажется, что сообщения при ваших обстоятельствах звучат цинично или безразлично. Простите мне мою сентиментальность, возможно, я нарушаю субординацию, но мне было действительно важно…
— Ричард, спасибо, — торопливо прервала его Эва. — Я очень ценю ваше участие. Благодарю за ваше предложение, но я уверена, что не произошло ничего страшного. Скоро я вернусь, и мы снова займемся вашими логотипами и фирменным стилем.
— Да, я буду рад встретиться с вами и обсудить это. Собственно, я хотел
«Поезд на Сторрс! Отправление через две минуты!» — объявил звенящий голос из динамиков.
— Обязательно, Ричард. На следующей неделе, обязательно, — бросила Эва в трубку. — А теперь мне пора бежать. Будем на связи. Хорошего вечера.
И, сунув телефон в карман, девушка бросилась к… некоему подобию поезда. То есть, это когда-то носило гордое название «поезд», сейчас же конструкция из потрепанных вагонов и скрипящих колес могла претендовать разве что на «развалюху» или «корыто». В вагонах воняло мочой и скисшим пролитым пивом, а каждая свободная поверхность была покрыта окаменелой жвачкой. Вместе с Эвой в вагон зашли несколько работяг в промасленных комбинезонах, ребятки в спортивных костюмчиках, из тех, кто подтягивается на спортивных площадках, а потом там же глушат пиво, открывая его золотыми зубами. Эва в своем деловом костюме чувствовала себя голой…
Дорога домой в целом напоминала изощренную пытку. После скорых поездов, которые сменились заплеванными старыми развалинами, Эву ждали долгие поиски такси. Даже Uber отказывался ехать в их дебри, где связь ловила через раз. Единственный водитель, который согласился на это, долгие пятнадцать минут вынимал из Эвы душу, вынуждая отменить заказ. В итоге девушка сдалась, выругалась, накатала огромную жалобу в поддержку и осталась сидеть на станции, глядя, как густеет нависшая над городом ночь.
Сторрс даже городом было не назвать. Так, две улицы вдоль, две поперек, часовня, ратуша, пара магазинов. До ближайшего супермаркета десять километров, и за десять лет не изменилось ровным счетом ничего. Местные все так же корячились на огородах, пахали землю, пасли коров. Мечта экоактивистов, не иначе. Эва сморщилась, чувствуя отвращение и желание вернуться обратно в большой город, примерно такое же сильное, как восемь лет назад, когда она впервые сама отправилась в Лондон. Вот только теперь и там жизнь не казалась ей особенно радужной. Эва чувствовала себя подвешенной, как марионетка. Или как барахтающаяся рыба, попавшаяся на крючок. Куда ни дернись, свободы не видать, а выходов два: вспоротое брюхо или разорванная челюсть.
— Эва!
Она подняла голову и удивленно осмотрелась. Под тусклый свет фонаря вышел старик с косматой бородой, худой, но с выпирающим животом, натянувшим майку. Клетчатая рубашка выцвела под палящим солнцем и трепыхалась на ветру как давно позабытый всеми флаг.
— Том? — Эва встала, пытаясь получше рассмотреть в сухопаром старичке доброго дядю Тома Баркли, катавшего ее в детстве на тракторе. Тогда у него была густая рыжая шевелюра и борода, от которой на солнце слепило глаза. Теперь Том Баркли высох, выцвел и полинял как старое пальто. Да и двигаться он стал в разы медленнее. Старик расставил ноги пошире и распахнул объятия.
— Ну, давай, ведьмочка, иди сюда!
Ему не нужно было просить дважды. Через секунду Эва сама вскочила и, как школьница, гремя рюкзаком, бросилась обнимать Тома Баркли.
— Как я рада тебя видеть, — протянула Эва, стараясь не замечать, несколько постарел и похудел Том. А ведь раньше он мог часами напролет катать Эву на плечах, осушая пинту за пинтой.
— Еще бы, — хохотнул старик. — Небось такси пыталась отсюда до дома вызвать.
— Ну… я думала, за столько лет что-то изменилось.
— Я тебя умоляю, — махнул рукой Том и, не спрашивая разрешения, снял рюкзак с плеча Эвы и закинул себе за спину. — Дорогая, не ты ли сама говорила, что тут ничего не меняется?
Эва опустила глаза, словно на асфальте должна была найтись какая-нибудь остроумная шутка. Но Том уже переключил внимание.
— А ты чего так нарядилась? Тебя что, с вечеринки выдернули?
— Нет, я так на работу хожу.
— Хороша работа, — хмыкнул Том.
Они вышли из вокзала, прямиком в центр старого доброго Сторрса. Тут и правда ничего не изменилось: трехэтажные домики уверенно оставались на своих местах, дороги покрылись сеткой трещин-морщин, и сувенирный магазинчик, в котором Эва получила свою первую работу, никуда не делся и все встречал потенциальных клиентов табличкой «обеденный перерыв». В воздухе висела влага надвигавшегося дождя. Эва сделала глубокий вдох и на долю секунды позволила себе улыбнуться. Том же уверенно ковылял к своей машине — живучему пикапу, в кузове которого старик возил кур ягнят и ящики овощей. Эва поспешила за ним.
— А прицеп ты зачем взял? — спросила девушка, указывая на конструкцию под ярко-оранжевым тентом. Том пожал плечами.
— Ну, я думал, ты все свои пожитки привезешь. А я-то знаю, как это у вас, женщин, происходит. «У меня ничего нет» — а потом два чемодана одних только кремов и книг.
— О, нет-нет. Я не планировала оставаться надолго. Так, в отпуск приехала, за мамой присмотреть. Бекки сказала, что ей немного нездоровится, вот я и решила…
Том нетерпеливо барабанил пальцами по рулю, дожидаясь, когда Эва договорит и усядется.
— Вот значит как. А мне Бекки сказала, что ты возвращаешься домой. И не только мне — всем!
— Кому «всем»?
— Вообще всем. Даже твоей маме.
Эва опустила взгляд. Опять. Она до последнего старалась оттянуть все моменты, связанные с мамой. Временами даже приятно было обманывать себя, приговаривая «дом, милый дом», и абсолютно игнорировать те воспоминания, что заставили этот дом покинуть. Эва бы с радостью еще понаслаждалась ночными пейзажами Сторрса, но раз уж Том завел этот разговор, нельзя было оставить его без ответа.
— Том, как мама? Бекки мне толком ничего не сказала.
— Мама-то? — старик тут же оживился, как это обычно происходит, когда люди его возраста смотрят политические новости или футбольные матчи. — Да все у нее хорошо, дорогая. Я вообще не понимаю, от чего эти кретины пытаются ее вылечить. Точно тебе говорю, они хотят ее заморить, а потом присвоить себе ее сбережения и дом.
— А от чего лечат-то?
— Ой, это они с Бекки обсуждают, я в их дела не лезу. Если у меня будет то же самое, я об этом узнаю в свой срок, правда же?