Возвращение в Кандагар
Шрифт:
– А что рядом дымится?
– Баня колхозная. Раньше как? грехи отмаливали. Теперь - отмывают.
Они обошли вокруг школы, полюбовались на стожки среди яблонь. Карпу Львовичу из-за изгородей то и дело кричали: "Здравствуйте, Карп Львович!" Он в ответ помахивал старой фетровой шляпой, пошучивал, с кем-то заговаривал.
На обратном пути они приостановились у лип, перед заметным бугром, ярко зеленеющим рядом с темными стволами, над канавой с черно-прелой листвой. Карп Львович сообщил, что это Французская могила. Никитин тут же заметил, что это не значит, будто здесь похоронены
– Но Наполеон здесь шел, - сказал Карп Львович.
– Кто же здесь похоронен?
– тускло спросил Костелянец.
Никитин ответил, что древние люди, так в народе всегда называют их захоронения.
– Археологи копали?
– А в этой деревне каждый археолог, - сказал Карп Львович.
– Тут уйма археологов. А я как часовой у Наполеона.
Никитин покачал головой, улыбнулся:
– Ведь это мне приходится их гонять, гробокопателей. Так и платили бы. Как археологическому сторожу. Птеродактилю... это меня так окрестила одна девочка... Они и в церкви все изрыли, археологи, ночью огород и чуть ли не всю усадьбу бывшего попа перекопали. Таисия Федоровна вышла - рухнула на крыльцо... Горшок с золотом им блазнится! Лежат на печке, думу думают, самогон кончается - хвать лопату. Ладно что не топор или дубину.
Они прошли в сад, Карп Львович рассказывал о некоем Монченке, промышлявшем на дороге, как говорится, портняжьим ремеслом - шитьем дубовой иглой; всех в страхе держал прохожих, но как-то раздел одного до исподнего и только хотел уходить, как тот его окликнул и сказал: а вот это ты забыл, не возьмешь, собака?
– и показывает нательный золотой крестик. Монченок: возьму, а-тчего ж не взять, возвращается, тот крестик бросает, Монченок только нагнулся - и ему шарах в темя, как будто тьма вошла.
Эту историю теща Карпа Львовича рассказывала, Екатерина Андреевна Кутузова. А ей рассказывал однодеревенец, который в дороге попросился на постой к одной женщине, та пустила, а позже пришел ее мужик, глянул - бежать некуда, коли за плечом смерть, шапку снял - напрочь безволосый, блестит лысиной, как мокрым булыжником. Огонь зажег и успокоил прохожего постояльца рассказом о своем прошлом: все, мол, в былом, как пышные кудри, не думай. Это и был сам Монченок. Завязал, как говорится. После того случая. Ведь ловкий прохожий сам его раздел и оставил под дождичком.
– Вот Екатерина Андреевна все рассказала и умолкла. А я не забыл, с чего начиналось, и спросил: ну а лысым-то через что он стал? А, вспомнила теща, видно, нерву потревожил. Тот, который шарахнул тьмой в затылок. Позже тоже выискивались "портные", да и сейчас бывает. И я, если пешком из города иду, то всегда в кармане несу камень, - сказал Карп Львович.
– Как ты думаешь?
– спросил он у Костелянца.
– Я жалею, Карп Львович, что студентом у вас не поселился.
Карп Львович поднял белесые брови.
– По древнерусской литературе имел бы пять, - сказал Костелянец, - тут все ею сочится.
Карп Львович высоко закашлялся, синие треугольнички глаз блеснули, и он велел Никитину идти к бабе. Никитин нехотя подчинился, а Карп Львович с Костелянцем прошли еще дальше, в глубь сада.
Возвращаясь, Никитин сорвал с грядок пучок укропа, несколько луковых перьев. Бутылку он водрузил на березовый, черный от дождей пень с вбитой "бабкой" - маленькой наковальней для косы.
– Ну, мастер пишущих машинок, - пригласил Карп Львович Костелянца.
Никитин откупорил бутылку, налил в липкий, захватанный дежурный стаканчик, припрятанный в одном из ульев, водки одному, другому, потом себе. Закусывали укропом, сочным сладким луком. Над их головами реяли ласточки. Среди зелени возвышалась охряная железная крыша с еловой мачтой на углу, увенчанной металлическими усами антенны. В самом деле, подумал Никитин, этот дом напоминает ковчег.
– Может, баньку тебе истопить?
– спросил у Костелянца Карп Львович.
Тот отказался, сказав, что выкупался в речке.
– Я тебя сразу узнал, - говорил Никитин, когда осоловевший Карп Львович ушел домой отдыхать и они сели на скамейку у бани.
– Но не поверил.
Костелянец достал сигарету, предложил Никитину. Тот покачал головой. Костелянец хмыкнул, прикуривая. Сбоку он посмотрел на Никитина. Тот обернулся, слегка улыбнулся.
– Надоело, - сказал он, - бросил.
– Это философский поступок, - заметил Костелянец.
После каждой затяжки с сигареты сам осыпался пепел. Костелянец был старый и страстный курильщик. Впрочем, как и Никитин. Когда полковую колонну из Кабула обстреляли и сожгли машину именно с коробками сигарет и примерно месяц не завозили новую партию табака, Никитин обменял свои новые летние ботинки на две пачки пакистанских "Рэд энд Вайт" у афганских крестьян, приходивших в полк работать на грейдере - так осуществлялась программа взаимопроникновения двух культур: они выглаживали дороги, мы перепахивали поля "Градами" (ну, вообще-то тоже строили дороги, мосты, дома - и вскоре поневоле разрушали). С кем Никитин прокурил свои ботинки - ясно.
– Может, добавим?
– спросил Костелянец.
Никитин ответил, что уже неудобно просить.
– Ну так сходим в магазин.
Никитин сказал, что талонов уже нет.
– На что это похоже, на военный коммунизм, а, Геродот? Или на распад Рима?
– Ляг отдохни, - сказал Никитин, кивая на раскладушку.
– Ох-хо-хэ, значит, наши чаши останутся пустыми.
– Не все сразу.
– Ты, как обычно, прав. В тебе всегда это было - чувство края.
Костелянец сначала сел на хрупко-скрипучую раскладушку. Потом лег в тени, заложил руки за голову.
– Черт возьми, - пробормотал он.
Со всех сторон его окружали травинки, листья, отдаленные и близкие звуки деревенской жизни, он был в центре этого оазиса, отделенный от всего мира пеленой синевы, солнца, хмеля, и только черно-белые ласточки и черные стрижи пронзали яркоцветную толщу, тревожно циркая.
5
Утром Никитин один ушел за речку. Косить было тягостно, Бахус бродил в крови... да какой Бахус! бес ржано-пшеничных полей с козьей мордой и васильковыми глазами. Никитин бросил косу и направился к речке. Над желтыми кубышками и черными корягами поднимался туман. Никитин разделся, нашел место поглубже. На берег он выходил, ознобно передергиваясь, чувствуя, как сквозь поры сочится водочный дух, - в спиртовом облаке он поднялся наверх, энергично взмахнул руками.