Возвращение в Панджруд

Волос Андрей Германович

— У тебя пяти фельсов нет на эту поганую шурпу?! — кричал Рушан, сын карминейского судьи. — Я буду давать тебе деньги, только веди себя прилично.

— Не надо мне твоих денег! У меня свои есть. Но это несправедливо. Почему мы должны кормить его?! Он в сто раз богаче всех нас вместе взятых!..

Юсуф, несомненно, был прав, Джафар и сам так думал. Что касается Рушана, сына судьи, то с ним однажды Юсуф поспорил всерьез, дело едва не кончилось дракой, Джафару пришлось заступаться. Началось с пустяка, но

вдруг перешло на вещи серьезные.

— Справедливость — это закон и порядок, — самодовольно посмеиваясь, говорил Рушан. — Только глупец этого не понимает.

— Всякий закон? — вкрадчиво любопытствовал Юсуф.

— Всякий. Как бы плох ни был закон, но если он есть, то все идет своим порядком. А если идет своим порядком — это и значит, что порядок есть. А если есть порядок, если он не нарушается — есть и справедливость. Вот когда рушится закон — от справедливости не остается и следа.

— И что же, — спрашивал Юсуф, щурясь. — Если раб трудится на поле, а хозяин его за это исправно кормит, предоставляет клочок крыши над головой и не надевает колодки — это справедливость?

— Ну да, — кивал Рушан. — Конечно, так и есть.

— А если хозяин не обеспечивает его всем необходимым для поддержания жизни или, например, раб ворует хозяйское зерно или просто бежит — это несправедливость?

— Несомненно, — подтверждал Рушан, покровительственно улыбаясь: как можно не понимать таких простых вещей. — Разве справедливо, когда хозяин не кормит раба?

— А разве справедливо, что он раб? — взвился Юсуф. — Почему он должен быть рабом? Чем он отличается от хозяина?

— Ты хочешь сказать, что... — Рушан был явно озадачен таким поворотом.

— Я хочу сказать, что он такой же человек, и несправедливо, что его сделали рабом.

— Ну да, такой же — две ноги, две руки... Но ведь он попал в плен? И его продали на невольничьем рынке... а хозяин купил. Верно?

— И что?

— Как что? Он заплатил деньги за этого раба... поэтому теперь раб должен работать. А хозяин — кормить.

Юсуф возмущенно фыркнул.

— С чего ты взял, что это справедливо?!

— Все это знают. А ты наслушался этого своего христианина, вот и думаешь, что все должно быть по его словам. И правильно, что твой отец его продал. Иначе он бы совсем твои мозги свернул!

Отец Юсуфа действительно владел когда-то рабом-христпанином. По словам Юсуфа, этот раб был добрым человеком. Он мастерил свистульки, строил запруды на ручье, чтобы заставить крутиться водяные колеса... ну и рассказывал иногда, как жил прежде.

Его все любили. И отец любил. Но потом отец продал румийца.

Григорий знал румскую грамоту, а кому-то из купцов понадобился переводчик. Предложили хорошие деньги, а отец обеднел к тому времени — и продал.

Юсуф побледнел, напрягаясь.

— Разве справедливо,

что с ним обошлись как с вещью?

— Если что-то продается и покупается, значит, это и есть вещь.

— Ах вот как!.. А разве справедливо, что один владеет многим, а многие ничем? Да вот хотя бы и на тебя посмотреть. Твой отец — главный судья Кермине, казикалон. Я сам из Кермине, я знаю. Ваши поля тянутся на десяток фарсахов. Твой отец владеет сотнями крестьян, которые возделывают землю. Он купается в роскоши, хотя не шевелит и пальцем, а те, кто солят его землю своим потом, рады, если на вечер у них есть одна лепешка... Разве это справедливо?!

— Твой отец тоже владеет землей и рабами... просто у него меньше.

— Мой отец тоже поступает несправедливо, — закусив губу, упрямо стоял на своем Юсуф. — Но твой — хуже моего во сто крат. Хуже и безжалостнее!

В общем, едва не подрались. Рушан обозвал их последними словами и ушел, негодуя.

— Зря ты с ним так, — вздохнул Джафар, когда они остались вдвоем. — Ведь в чем-то он прав...

— В чем?

Джафар пожал плечами.

— Не может быть в мире совершенной справедливости.

— Почему?

— Ну не знаю... Ты хочешь, чтобы все жили одинаково?

— А ты не хочешь?

— Я не знаю... но так никогда не будет.

— Будет! — торжествующе возразил Юсуф.

— Когда же?

— Когда вернется Махди.

— Махди? — удивился Джафар.

Они сидели на холме за Афрасиабом. Весенний ветер гнал переливчатые волны травы, то показывавшие серебряный испод своих полотнищ, то снова заливаясь густой зеленью.

— Не слышал, кто такой Махди? — так же удивленно переспросил Юсуф.

Джафар слышал. Но вот уж верно говорят: краем уха. Дед Хаким, ругая проклятых шиитов, испортивших истинную веру (находил на него порой такой стих), упоминал это имя. Но что за человек этот Махди, чего он, собственно говоря, хочет или значит, понять из ворчания старого дихкана было совершенно невозможно.

— Этот еще их Махди! — рычал старик, стуча палкой по каменной глине.

— Имам! Кому он нужен, этот имам! Проклятые изменники! Лучше бы они верили как следует, вот что я скажу! И никакой Махди им бы не понадобился! И никакие имамы! Вера есть вера!

Когда же Джафар просил его рассказать, кто такой Махди и почему дед его ругает, старый дихкап только сердито отмахивался:

— Дался тебе этот Махди! Не нужен тебе Махди! Выдумают еще — Махди!..

Джафар пожал плечами.

— Слышал что-то... Это шиитский пророк, что ли?

— Это двенадцатый имам правоверных, — торжественно сказал Юсуф. — Сейчас он скрывается, но когда объявит о себе, на земле установится справедливость.

Джафар сплюнул разжеванную травинку.

— Скрывается? Прячется, что ли?