Возвращение великого воеводы
Шрифт:
Веда, словно вспомнив о чем-то, метнулась к сундуку и, покопавшись в нем, вернулась к гостям.
– Возьми на память о ней. – Она протянула великому воеводе костяной гребень. – На нем еще сохранились ее волосы.
Сашка, мельком глянув на гребень, на диковинных зверей, вырезанных на нем, обернул его в платок и спрятал за пазуху.
– Спасибо.
– Это очень древний гребень, – пояснила знахарка. – Ольге он достался от матери, а той – от ее матери, и так дальше.
Великий воевода достал гребень, вновь осмотрел его, спросил у Веды:
– Ларец есть? Короб какой-нибудь… Только не берестяной.
– Есть, – обрадовавшись чему-то, объявила знахарка. – Тоже костяной.
Она достала из сундука небольшой ларчик, высыпала из него свои побрякушки и протянула его великому воеводе. Тот положил гребень в ларчик и, закрыв его на костяную же задвижку, попросил:
– А теперь давай свечей и нутряного сала.
Получив требуемое, Сашка принялся заливать горячим воском швы, но делал это так медленно и неумело, что Веда остановила его:
– Давай-ка я… У меня быстрей получится.
Через пару минут ларчик был залит воском и густо обмазан салом, после чего Веда тщательно обернула его в несколько слоев полотном и протянула Сашке.
– Спасибо, – поблагодарил он. – Мы у тебя заступ возьмем, Адаш завезет тебе его как-нибудь. Либо сама за ним сходишь…
– Бери, конечно, – разрешила знахарка.
Выехав из Тушина, они направились не напрямик в Путилки, а свернули в Сходненский овраг. Найдя, как ему показалось, подходящее место, Сашка спрыгнул с коня. Вынув из-за пазухи ларец, пояснил Адашу:
– Похоронить хочу. Пусть от нее хоть что-то останется.
– Понятное дело…
Взяв заступ, Сашка принялся ковырять заболоченную низинку.
– Зачем же в болоте-то? – удивился Адаш.
– Говорят, в болоте дольше сохраняется.
– Разве что так…
Зарыв ларчик, великий воевода, омыв руки в речке, вновь вскочил в седло:
– Поехали, Адаш.
– Помянуть бы надо… Помянем у меня? – полувопросительно-полуутвердительно сказал старый воин.
– У тебя, – согласился великий воевода.
Уже в виду Адашевой усадьбы Сашка остановил своего коня.
– Стой, Адаш. Не могу я к тебе… Не смогу на Куницу, на малыша вашего смотреть… Извини…
Старому воину не надо было ничего объяснять. Он и так все понял. Адаш снял флягу с пояса, откупорил ее, протянул Сашке.
– Помяни.
Сашка сделал глоток и, ничего не сказав, вернул флягу Адашу.
– Да будет земля ей пухом… – Адаш приложился к фляге, после чего закрыл и вновь пристроил ее на пояс.
– Золото то, что хранишь, раздели с Гаврилой Ивановичем. Вельяминовым оно без надобности. И Ольгиным сироткам, когда время придет, выдели на приданое. Боярыня Марья Ивановна, уверен, в обиду их не даст, но и она не вечна. Присмотри за ними, Адаш.
– А ты? – глядя прямо Сашке в глаза, спросил он.
– Завтра Тимофей Вельяминов проснется… больным человеком. Того Тимофея, который сейчас с тобой говорит, с которым ты прошел не одно испытание, уже не будет. Никогда. – Сашка замолчал, но молчал и Адаш, продолжая строго глядеть на него. – Понимаешь… Тимофей, которого ты знаешь, и Тимофей, который проснется завтра в своей постели, в Воронцове, это не совсем один и тот же человек. Нет… Человек-то один и тот же… – Сашка тягостно вздохнул. – Ох, до чего тяжело это объяснить… – Несколько мгновений он держал паузу. – Я из будущего, Адаш. Ты, наверное, слышал, когда Веда сказала… Прости меня, если сможешь. Я не хотел тебя обманывать.
– Не тебе у меня просить прощения, государь. Я горд, что служил тебе. И… что был твоим другом. А что Веда сказала… Я догадывался, государь. С тех самых пор, как мы были с тобой у Вещей Готы.
– Спасибо, Адаш. Да какой я тебе государь… – Сашка протянул ему руку, и тот крепко пожал ее.
– Это вот там, где я тогда побывал… Это оттуда ты? – осторожно поинтересовался он.
– Да. Ты тогда увидел Москву, какой она будет через шестьсот с лишним лет.
– Да-а… – Адаш неодобрительно покрутил головой. – Не зря я невзлюбил этот город с первого его дня. Мне-то показалось, что хреновато там у вас.
– Ничего, жить можно. «Рыбасоиды» только достали. Русскому человеку уж и вздохнуть свободно нельзя. Но теперь, надеюсь, полегче станет. Я должен был здесь покончить с ними. Но я не смог. А она смогла…
– Не вини себя, государь. Она любила тебя и сделала это ради тебя. Сознательно сделала.
– Ладно. Прости, брат Адаш, если что… И… прощай!
Перегнувшись с коней навстречу друг другу, они обнялись, после чего Сашка поднял своего коня на дыбы и ожег его плеткой, бросив галопом вниз по дороге. Адаш затуманенным взором смотрел ему в спину до тех пор, пока тот не пропал за поворотом. Вытерев слезы тыльной стороной ладони, старый воин развернул коня и неспешно затрусил к своему дому.
Эпилог
После Троицка дорога стала посвободнее, и Лобов с удовольствием нажал посильнее на педаль газа. Пустынная дорога летит навстречу, обочь мелькают поля, леса и деревни… В голову, не напрягаемую более сложной дорожной обстановкой, начинают лезть всякие мысли. Сначала какие-то обрывки; вроде того, что пора бы уже заехать на сервис и поменять масло в двигателе, потом подлиннее и посерьезнее, и так по восходящей, пока мысли о нынешней работе не заполнили его голову целиком и без остатка.
Больше всего Лобова беспокоило сегодня то, что Саша Ракитин не подает никаких сигналов. Не пытается проснуться и даже не сделал ни единой попытки пообщаться с ним через портал за весь последний слиперский полет. Лобов и сам пробовал через его портал установить с ним связь, но все попытки оказались тщетны. Если бы не объективные показатели приборов, можно было бы подумать, что парень впал в кому.
«Слипер талантливейший, – думал Лобов, – но уж больно самовольный и непредсказуемый. Чего только стоит его возвращение с помощью средневековой ведьмы!.. И ведь результативно работает! Но уж больно хлопотно с ним…»