Возвращение великого воеводы
Шрифт:
– Это… она…
– Что она? Где она?
– Она… тебя… спасла…
Народ, в большом количестве собравшийся вокруг эшафота, установленного на большой поляне за северной окраиной города, волновался. Уж и палач поднялся на эшафот, и дьяк со свитком в руках, и два трубача с турьими рогами наготове, а самого преступника все не было и не было.
– Ну что они там копаются? – раздраженно спросил Боброк у подскакавшего боярина.
– Уже выехали, государь. Скоро будут, – ответил тот.
Боброк и великий воевода в сопровождении десятка бояр взирали на происходящее, не слезая с седел. Затянувшееся ожидание, похоже,
После «взятия» Кремля великим князем и царем Тохтамышем прошло четыре дня. Все это время хоронили погибших и разбирались с выжившими. Среди раненых Некоматовых людей не могло быть по определению, а таких, что совсем не пострадали от взрыва, было немного. Всем им по подсказке Адаша прописали по десять плетей. С одной стороны, наказание за бунт и государственную измену, а с другой – отличное средство для определения чертовых слуг – «рыбасоидов». Но среди наказанных таковых не оказалось. Получается, что все Некоматовы прислужники, включая Кнопфеля, были уничтожены взрывом. Был ли среди них Некомат, так и осталось загадкой.
Остей же был найден на кремлевской стене живым и здоровым, лишь слегка оглохшим после взрыва. Схвачен он был почти сразу же, как воины великого князя вошли в Кремль. Механизм правосудия действовал неумолимо и молниеносно – трех дней хватило и на следствие, и на суд. После вынесения приговора Дмитрий, и минуты лишней не задержавшись, уехал с дружиной в милую его сердцу Кострому. Довершение же начатого оставил на Боброка и великого воеводу.
Все прошедшие дни Сашка продолжал искать Ольгу, несмотря на то что Безуглый (у него были сломаны обе ноги, не считая многочисленных ушибов по всему телу), доставленный в Воронцово, на второй день пришел в себя и поведал ему всю их с Ольгой эпопею. Поверить в ее смерть Сашка не хотел, не мог и продолжал искать свою жену. Но ни среди мертвых, ни среди живых ее не было.
Народ московский, во множестве погибший в Кремле, не исчез, однако, совсем, как того, может быть, желали некоторые. Как только завершились боевые действия, откуда ни возьмись (а если быть точным, то из окрестных лесов, из ближних и дальних сел и деревень) потянулись москвичи в родной город. Кто-то возвращался в одной рубахе, а кто-то вез свое имущество на нескольких подводах. На пятый же день по «взятии» Кремля была назначена казнь государственного преступника, бывшего московского городского головы Ивана Остея Воронца-Вельяминова. Торжественное событие – первая прилюдная казнь в городе. Народу собралось – тьма-тьмущая. И кто только говорил, что все москвичи с Остеем в Кремле заперлись? А может, просто-напросто Москва такой город, что, назло всем невзгодам, только лишь растет и растет?
Из улицы на поляну выехала повозка с государственным преступником, сопровождаемая конной охраной. Десять всадников ехали впереди нее, десять позади. Повозке были приделаны высокие ребристые борта, и Иван Остей, несмотря на связанные за спиной руки, ехал стоя, опершись плечами об эти борта.
Народ радостно зашумел и заволновался, завидев главное действующее лицо сегодняшнего представления. Воины Боброка и великого воеводы, исполнявшие роль живого ограждения, с трудом сдерживали враз возбудившуюся толпу.
– Государь, – шепнул на ухо великому воеводе новоиспеченный боярин Адаш Арцыбашевич, – может, поедем отсюда? Не большой любитель я подобных зрелищ.
Великий воевода согласно кивнул и, в свою очередь склонившись к уху князя Боброка, шепнул:
– Дмитрий Михайлович, избавь меня от этого зрелища. Поеду я…
– Погоди чуток, Тимофей Васильевич. – Боброк был напряжен. Черт его знает, что означает это неожиданное возбуждение толпы. А ну как кинутся выручать своего любимца Остея? Дмитрий же, уехав в Кострому вместе с дружиной, оставил ему всего лишь две сотни воинов. Да еще полсотни великого воеводы. Негусто. А народу собралось – несколько тысяч. Повозка с Остеем в сопровождении охраны проехала через толпу, остановившись у помоста. Два воина, спешившись, помогли Остею взойти на помост да так и остались стоять по обе стороны от него. Трубачи три раза протрубили в свои огромные рога, и дьяк, развернув грамоту, принялся зачитывать решение великокняжеского суда. Боброк заметно расслабился, даже резкие черты его мужественного лица стали вроде бы мягче. – Что ж, поезжай, Тимофей Васильевич. До моего отъезда, полагаю, уже не увидимся? – Великий воевода согласно кивнул. – Ну, до встречи. Ждем тебя в столице. – Они обменялись рукопожатием.
Не мешкая, великий воевода с верным своим слугой боярином Адашем развернули коней и пустились вскачь от этого места. Ехали, не задумываясь куда, лишь бы подальше. Проскакав полверсты, остановились.
– В Воронцово? В Кремль – боярыню Ольгу искать? – спросил Адаш.
– Нет, Адаш, – качая головой, ответил великий воевода. – Ты же все эти дни так и не был дома?
– Не был.
– Ну, поедем, я тебя до дому провожу.
Они тронули коней, неспешно направившись в сторону Волоколамского тракта, а за их спинами вдруг возник, разносясь по окрестностям, многотысячеголосый радостный рев.
– Ну что за люди собрались в этом городе? Не понимаю я их, – посетовал Адаш. – Еще несколько дней назад готовы были своего городского голову на руках носить, жизни за него свои жертвовать, а сегодня… Радуются его обезглавливанию. Не понимаю.
– Москвичи, – ответил ему Сашка так же, как отвечал уже однажды, но в этот раз – без тени иронии.
Так, не торопясь, то шагом, то переходя на легкую рысь, доехали они до Тушина.
– Заедем? – спросил великий воевода.
Адаш лишь кивнул в ответ. Сашка не стал сворачивать к сгоревшей усадьбе, а, съехав с тракта, повернул в село. Знахарку Веду они застали во дворе.
– Здравствуйте, гости дорогие, – спокойно, без каких-либо эмоций приветствовала она их. – Пожалуйте в дом.
Оказавшись в горнице, вызвавшей целый сонм тягостных воспоминаний, Сашка угрюмо молвил:
– Нет больше моей Оли.
Адаш удивленно глянул на него. До сих пор великий воевода даже мысли не допускал такой, считая, что еще не все закоулки в Кремле они облазили, что где-то, в чудом уцелевшей части кремлевского подземелья, продолжает ждать его любимая женушка.
– Я знаю, – ответила Веда.
– Что же ты… – не сдержавшись, укорил он ее. – Обещала вечную любовь, а тут…
– Вечную не обещала, говорила, что любовь ваша продлится долгие-долгие годы, до конца дней ваших. Ольга погибла, но тебе, знать, на роду написан Мафусаилов век. Тебе и хранить вашу любовь.
– Ну да, – вяло обронил Сашка. – Как минимум еще шестьсот тридцать лет.
На какое-то время в горнице повисла тягостная тишина, которую Веда нарушила вопросом:
– А Черные Ангелы? Всех истребили?
– Не мы, – ответил Адаш. – То боярыня Ольга. А Бормотун… Знакомец-то твой. Мы ж тогда за ним людей посылали. Так не нашли они ни Бормотуна, ни мельницы его. Крестьян окрестных расспросили, так те говорят, что еще в прошлом году и мельница сгорела, и мельник сам исчез.