Возвращение. Часть 2
Шрифт:
– Скоро буду вооружен и очень опасен, - сказал я Люсе.
– Это, по крайней мере, настоящее оружие.
– Будешь носить?
– Только в тех случаях, когда не будет охраны, а так пусть лежит в сейфе. Люсь, сегодня печальный день.
– А что случилось?
– всполошилась она.
– Умер один из тех американцев, ради которых этой нации можно кое-что простить. Уолта Диснея знаешь?
– Кажется, что-то знакомое, - неуверенно ответила подруга.
– Слышала или читала, но не помню где.
– Это великий человек, - сказал я.
– Именно он сделал мультипликацию такой, какая она есть сейчас, и заложил основы той, которая будет в мое время. Вы-то ничего из его работ не видели, разве что "Три поросенка". Могли еще видеть "Бэмби",
– "Три поросенка" видела, но это наш мультик.
– Знаешь, о чем я больше всего жалею?
– сказал я.
– Поменяется будущее, и много произведений просто не создадут. Мы с тобой можем спеть песни, я могу воссоздать часть книг, но фильмы и мультики останутся только в моей памяти. Как бы я хотел показать тебе многие из них, например, "Рапунцель". Ты была бы очарована.
– Не создадут те, будут другие, может быть, гораздо лучшие.
– Может быть, - вздохнул я.
– Но мне будет жалко тех. И еще очень не хватает компьютера и всего того, что он давал в мое время.
– Да, ты рассказывал, но мне такое трудно представить. Ничего, когда-нибудь сделают.
– Боюсь, что той свободы общения больше не будет, или она будет еще очень нескоро. Если останется борьба двух систем, на свободу пользования сетью с обеих сторон будет наложено много ограничений. Той мировой сети, какую я знал, уже не будет. Да и компьютеры в личном пользовании у нас появятся разве что в следующем веке. Не потому что не смогут, просто посчитают это излишней роскошью, и все силы бросят на обеспечение ими науки и производства. Хорошо хоть геймеров не будет. В мое время молодежь с этими компьютерными играми забывала даже о размножении. Мои дети тоже этим страдали, хоть семьи все же создали. Это было сродни наркомании. Смотри, какой повалил снег! Получу пистолет, будем гулять во дворе одни. Хотят наблюдать, пусть наблюдают, но издалека.
Так я и сделал. Когда Вальтер занял свое место в сейфе, я сходил к куратору.
– Федор Юрьевич, вы в курсе того, что меня вооружили?
– спросил я.
– Вот и прекрасно. Теперь я на все прогулки во дворе никого из вас брать не буду. Во-первых, нет никакой необходимости, а, во-вторых, потому что не умеете работать. Ходить по своему двору, когда по пятам топает то ли охранник, то ли конвоир - удовольствие ниже среднего. К тому же лишний раз привлекаете к нам внимание жителей обоих домов. Я и по поводу машины договорюсь, чтобы она больше не заезжала во двор, а ждала на улице. И так уже судачат, что за шишки живут в наших квартирах. А вам я буду звонить, перед уходом, и когда вернемся. Если посчитаете нужным, можете наблюдать, но издалека.
Он промолчал, и мы начали почти каждый вечер совершать прогулки, выбирая время после восьми часов, когда во дворе почти никого не было. Кто-нибудь из парней тоже выходил во двор, но нам они больше не мешали.
Я каждый день внимательно слушал сводки из Вьетнама. Налеты американской авиации на Северный Вьетнам участились и резко возросли потери самолетов. Долго так продолжаться не могло, они просто обязаны были что-то предпринять помимо восполнения потерь. В конце концов, их пилоты просто откажутся совершать боевые вылеты туда, где их убивают. Как показала история, американские вояки при заметных потерях оказывались полностью деморализованы. Во время Второй Мировой, когда они сражались с Японией или вели к нам караваны с помощью, такого не было.
Они эти меры приняли. В моей реальности до шестьдесят восьмого года стратегическую авиацию против Северного Вьетнама использовали только эпизодически, а потом "крепости" перестали использовать совсем. Массовые налеты начались только в семьдесят втором. Теперь все изменилось. Двадцать четвертого декабря с базы Андерсен на острове Гуам по районам предполагаемого базирования средств ПВО был нанесен удар двадцатью восемью стратегическими бомбардировщиками. В налете приняли участие и тактические бомбардировщики,
– Наши наверняка понесли большие потери, - говорил я Люсе.
– Надо будет при случае сказать Брежневу. Где только наши ребята не воевали после Кореи, и всегда это непонятно почему скрывали самым тщательным образом. Я читал, что родным погибших вообще не делали никаких выплат. Может быть, и врали, но, если и платили, то гроши. А это неправильно. Одно дело, когда защищают свою Родину, хотя и это нужно прославлять и достойно вознаграждать, и совсем другое, когда посылают к черту на кулички.
Случай поговорить представился уже на следующий день, когда генсек прислал за нами машину.
– Оружие не бери, - предупредила Белова.
– Иначе придется сдавать.
– Лежит в сейфе, - сказал я.
– Сейчас уберу туда же документы и через пару минут выйдем.
– Что так долго?
– недовольно спросила Елена, когда мы наконец забрались в салон "Волги".
– Это твои две минуты?
– Извини, совсем забыл, что ни одна женщина за две минуты не соберется, - ответил я.
– Так что вы во всех выездах делайте поправку на мою подругу и приезжайте пораньше.
– Я лучше вообще никуда не поеду, чем ехать растрепой, - обиделась Люся.
– И не так уж много времени я у вас забрала.
– Не обижайся, - сказала ей Елена.
– Просто Леониду Ильичу скоро нужно куда-то уехать, и он попросил доставить вас быстрее.
Водитель спешил, и уже через пятнадцать минут подъехали к нужному дому.
– Здравствуйте, молодежь!
– поздоровался Брежнев, когда мы зашли к нему в квартиру.
– Хотел с вами пообщаться, но не думал, что вы так прокопаетесь. Можно было поговорить по телефону, но я уже стал забывать, как вы выглядите. И Вика должна вот-вот прибежать. Хотел спросить, не хотите посетить елку в Кремле?
– Леонид Ильич, - сказал я.
– Я вам это сейчас сказать не могу. Можно позже позвонить? Спасибо. Я хотел спросить вот о чем. Какие потери среди наших ракетчиков во Вьетнаме?
– Большие, - нахмурился он.
– Пятая часть по людям и треть всех установок. Но по оценкам специалистов спасли десятки тысяч вьетнамцев.
– Если бомбардировки не возобновятся, то не десятки, а сотни, - сказал я.
– Я хотел сказать совсем о другом. Наплюйте вы на тот хай, который поднимется на Западе, и наградите всех, кто достоин. И сделайте это открыто. Никто из наших противников не скрывает своих действий, одни мы все что-то прячем и замазываем. В результате страдают наши люди, а на Западе все равно все узнают и обвинят нас. Наплюйте! Семьям всех пострадавших нужно оказать материальную помощь. Кричим про интернациональный долг и всячески скрываем его исполнителей. Пошли на хрен все за бугром, кому это не нравится! В мире уважают силу, с ней и будут считаться. А наш народ это оценит! И все наши противники закроют глаза и сядут за стол переговоров, когда сочтут, что это для них выгодно. Вас в мое время порядком ругали за забвение тех, кто воевал на всех необъявленных войнах, начиная с Кореи.