Возвращение.Хмара-2
Шрифт:
— А где? Где видел-то? — почти хором воскликнули мы, пододвигаясь поближе к Иллариону.
— А вот этого, хоть убей, не помню! Вы уж лекаря сыщите, он — то, поди, точно помнит. Я ж его тогда спросил, а не обознался ли ты? Он и ответил: "Разе — шь такого с кем спутаешь!"
Обрадованные таким поворотом дел мы отправились искать местного лекаря.
— Да я его и видел-то один раз-то всего! — ни в какую не хотел сознаваться в собственных словах скукожившийся под нашими взглядами лекарь. — Это когда после победы великой войска через город парадом проезжали — проходили, он тогда ещё своего коня за узду вёл, ранен коник-то был.
— Темнишь ты, доктор, как пить дать темнишь! Я ведь и обидеться могу. Меча-то у меня волшебного с собой нет, — я незаметно подмигнул стоявшему сбоку Клементию, — зато кинжал острый найдётся. Я ведь не только спасать людей мастер, но и кое-что похуже умею!
Видя мою решительность, добрый доктор посерел лицом и поспешно принялся рассказывать.
— Не хотел я говорить, не хотел, но вот тебе святая Виктория, не со зла это! — на его лбу выступили крупные капли пота. — Я ж, ох ты, боже ты мой, как вашу троицу углядел, так и понял, быть переменам. А коли теперь Дракулу сыщите, то уж наверняка заварухе случиться. Не люблю я смутное время, сколь живу, а оно всё не кончается…
— Не томи душу, изверг, говори, где видел Дракулу?
— В городе он, — нехотя ответил совсем скисший лекарь. — Пару раз мне на пути попадался, а у меня глаз намётанный, один раз увидел — всю жизнь помнить буду. Вот и вас ещё вчера заприметил, но думал, может, обойдётся?! Не обошлось… Одет он бедно, по — нищенски, говорит по-простому и по бранному, словно и не граф он вовсе, а голь перекатная, безродная. В купечьих рядах день-деньской ошивается, да по кабакам ночлежным судьбину свою горькую в браге топит. Всё вам, как на духу, выложил, а теперь уходите! Не дай-то бог, прознают, кто ко мне наведывался, одними плетьми не отделаешься! Уходите. Хоть и нагнал ты, чужеземец, на меня страха, а теперь ещё больший страх гложет! Зря я тебе про графа поведал. Зря. И ты попусту сгинешь и государство нашенское за собой потянешь. Откажись от печалей своих ветреных, измени судьбу, покудова поворотить можно…
— Не тебе о судьбе моей заботиться! — бросил я, идя к выходу. — Бог даст — сдюжим! А что до народа росского да Трёхмухинского, то если всё как есть останется, но вскоре о нём даже в песнях не вспомнят.
Дверь, за нами взвизгнув петлями, закрылась, и на вбитые в столбы крючья с грохотом легла тяжёлая деревянная запорка.
— Куда ж теперь-то? Вечереет, чай! — поинтересовался отец Клементий, нахлобучивая на лоб шапку.
— А то непонятно, — подал голос спрятавшийся в тени своего собрата Иннокентий. — Щас в трущобы попрёмся кровопивца искать, а то до утра подождать в тепле и сытности не можется!
— Не можется! — подтвердил я его догадку. — Сейчас как раз самое время его искать. Где он сейчас быть может, а?
— В кабаке, где ж ещё! — хмыкнул Клементий, разворачиваясь в сторону ведущего в бедняцкие кварталы проулка.
— Не переживай, батюшка, надолго не задержимся! — сказал я, обращаясь к отцу Иннокентию. — Впрочем, ежели хочешь, можешь в наши "апартаменты" возвратиться.
Но это предложение Иннокентию не понравилось. Он скривил рожу, словно съел кислую ягоду, и как всегда с напущенной важностью произнёс:
— Не задержатся они, как же! Стоит мне хоть на миг по малой нужде отлучиться, как с вами что — ничто да случается. Так что от меня не отвертитесь! Вместе пойдём, непутёвые!
Шли быстро, стараясь добраться до окраины ещё засветло, не оглядываясь и не обращая внимания на попадающихся на пути одиноких прохожих. Хотелось верить, что наша троица всё же являет собой приличную "боевую" единицу и просто так напасть на нас никто не осмелится. Хотя в душе всё же расползалось липкое предчувствие, но, как выяснилось, мои переживания были напрасны. Мы оказались (слава богу!) никому не нужны.
Средь полусгнившего хлама, коим являлись едва поднимающиеся над поверхностью земли халупы, странно было видеть высокий, покрытый дорогой резной черепицей, Терем. Виднелся он издалека и выглядел огромным красным мухомором на фоне серых гнилых поганок.
— Нехилый кабачок отгрохали! — я остановился, как вкопанный, дивясь на резные наличники здания. Кроме того искусная, резная вязь тянулась вдоль фронтона, завивалась вокруг столбов крыльца и юркой змейкой скользила вдоль изгибов порожка. Для чего бы не предназначался данный терем, а срубивший его мастерил своё творение с любовью.
— Где пусто, а где густо! — иронично заметил Клементий, глядя на представшую нашему взору красоту.
— И что, и зачем, и откеля это здесь взялось? — просил я у самого себя, любуясь творением деревянных дел мастера и быстрым шагом подходя к нему всё ближе и ближе. Вечерело. Солнце, подкатив к горизонту, окрасило строение золотисто-малиновой позолотой, отчего оно стало ещё краше. Улочка делала плавный изгиб и, выйдя из-за поворота, я увидел шикарную овальную вывеску, подсвеченную ярким зелёным фонариком, висевшую над входом. Не успел я присмотреться к надписи, начертанной замысловатой вязью, как двери заведения широко распахнулись, и из них, едва держась на ногах, выбрела прелестная пара. Мужик с длинной неопрятной бородой держал в руках огромную краюху хлеба, а за ним топала дородная баба, сжимавшая в правой руке бутыль мутной зеленоватой хмели. Что это за заведение, стало понятно, но я, всё же всмотревшись в вывеску, прочёл следующее:
Богоугодное заведение сие именем святого мученика Евклиптия Виночерия открытое, в миру кабаком прозывающееся. Даёт приют и утешение всякому, кто его возжелает и не поскупится.
Как говорится, заведение было вполне подходящее для опустившегося дворянина. Я кивнул своим товарищам и решительно направился к до сих пор раскрытому дверному проёму. В нос ударила тяжёлая смесь запахов: жареного лука, сивухи, немытых потных тел и переваренной капусты. Я поморщился и шагнул вовнутрь.
Дракулу мы нашли. Но это был уже не тот статный и моложавый витязь, которого я помнил. Сейчас передо мной сидел изрядно располневший и не совсем трезвый мужчина средних лет и неторопливо потягивал из большой пивной кружки мутную, дурно пахнущую жижу. Я присел на свободный стул рядом, а отец Клементий так и остался стоять за моей спиной безмолвной высокой тенью. Я знал, для чего он это сделал. (После неудачного покушения на мою персону мой святой друг предпочитал не рисковать). Мне это не понравилось, но ссориться с ним и заставлять менять свою позицию я не стал. Пусть стоит, если ему так хочется.
— Хочешь эля? — спросил Дракула, глядя на меня остекленевшими, ничего не видящими глазами. Я отрицательно помотал головой.
— А я выпью! — граф решительным движением поднёс кружку и опрокинул её содержимое в широко раскрывшийся рот. Я ожидал, что после этого его окончательно развезёт, но я ошибся. Наоборот, его взгляд стал осмысленным, и на лице появилось выражение тщательно скрываемой муки.
— А ведь я один спасся, вот! — лицо Дракулы мрачнело всё больше. — И впрямь бессмертным оказался. — Он натянуто улыбнулся и я, уже знающий перипетии этого "бессмертия", сделал умное лицо и приготовился слушать длинную, пьяную "авторскую" версию битвы, но вместо этого мысли графа повернули совсем в другую сторону. Хотя так и должно было быть. Битва — она оставляет лишь телесные раны, которые быстро зарубцовываются. Куда больней бьют и мучают всю оставшуюся жизнь раны душевные.