Возвращение
Шрифт:
– Хорошо, передайте вашу докладную записку секретарю. Все, товарищи, все могут быть свободными.
Все, кроме Суслова и Косыгина, покинули комнату совещаний.
– Ну и что будем делать с Чехословакией? – спросил Суслов. – Мнения в Политбюро разошлись.
– А что думает Леонид Ильич? – спросил Косыгин. – На последнем заседании он не высказал свое мнение, только слушал других. Вы с ним обсуждали этот вопрос?
– Он еще не определился, – ответил Суслов. – В Министерстве иностранных дел считают, что Дубчека и его окружение контролировать не удастся. В международном отделе ЦК очень скептически относятся к тому, что Новотный под нашим давлением оставит свои посты. Пономарев считает, что возможности влиять
– Значит, силовой вариант? – спросил Косыгин. – Предложенные реформы отставляем?
– Ему хорошо предлагать, – раздраженно сказал Суслов. – Контролируемые реформы! А как мы их будем контролировать? Через Гусака? Так ведь это он повел себя лояльно под прицелом наших танков. Хватит ли только одной угрозы? И потом, там надо убирать человек двадцать. Техническая возможность есть, но на такой падеж в рядах оппозиции не отреагирует только идиот, как бы это не маскировалось под естественные причины!
– А если ввести танки не в шестьдесят восьмом, а сейчас? – предложил Косыгин. – Поговорить с Дзуром, он поддержит. Да и Новотный не должен сильно возражать. Оправдания всегда можно придумать, а наличие наших сил должно остудить горячие головы. А если кого не остудит, можно будет ими заняться. А Новотного все равно нужно менять. Вот кем менять, нужно подумать, возможно, и не Гусаком. Нужно посоветоваться с чехословацкими товарищами. Пусть Пономарев пошлет туда кого-нибудь из тех, кто курирует Чехословакию. Время еще есть, хоть и немного.
Глава 15
Среда седьмого декабря была особым днем. Люся сдавала последний экзамен за девятый класс, и этим экзаменом была история. Я сунулся было к директору с просьбой, чтобы экзамен принимала не завуч, а другая учительница, которая тоже вела этот предмет, но получил отказ.
– Как бы Надежда Семеновна не относилась к Черзаровой, специально занижать ей оценку она не станет, – сказал он мне, – а ты хочешь, чтобы я выразил ей недоверие. Вы уйдете, а мне с ней работать. Единственное, что я могу сделать – это присутствовать на экзамене.
Для Люси этот день хоть и был последним учебным днем, но от занятий ее никто не освобождал, да и экзамен нужно было сдавать только после уроков, поэтому утром она уехала в школу, а я теперь ее ждал. Меня по-прежнему по утрам возили на борьбу, но уже к половине первого я был дома, обедал и садился за работу. Пара часов уходила на работу с документами, которые хранились в сейфе, потом я давал себе отдых и садился дописывать книгу. «Волкодав» вызвал изрядный шум и в следующем году его собирались переиздавать, так что и вторую книгу должны были издать без проблем. Когда мне привезли документы, как и обещал Грушевой, у куратора поселились два крепких парня, которые торчали в его квартире почти безвылазно. У всех в наших семьях, кроме Ольги, взяли подписку о неразглашении любых сведений, касающихся как меня, так и проекта в целом.
Со времени последнего визита к Брежневу у меня не было ни одной консультации, да и Леонид Ильич тоже не вызывал. Скорее всего, для работы пока хватало тех записей, в которых я давал подробные комментарии к событиям. За ними раз в два дня приезжала Белова. За прошедшие две недели мы так никуда и не выбрались отдохнуть. Люся, не разгибаясь, сидела за учебниками, да и у меня было много работы. Один раз я пригласил ее просто пройтись по улице. Был небольшой ветер, а с неба густо сыпался крупный, пушистый снег. Я люблю такую погоду, поэтому решил погулять и сначала позвонил подруге, а потом – куратору. Сам он с нами не пошел, а послал одного из парней. Этот тип пристроился метрах в трех за нами и в течение всей прогулки буквально наступал на пятки. Получилась не прогулка, а конвоирование. Вернувшись домой, я подумал, что вопрос с охраной нужно решить как-то иначе, а пока придется обойтись без прогулок.
Я
– Все! – объявила она, отдавая мне портфель. – Я уже десятиклассница. По истории пять, и больше никуда не надо ездить. Сказали, что все документы будут через пару недель. А заявление на экстернат по десятому классу нужно будет писать после каникул.
– Молодец! – сказал я. – Дома поцелую, сейчас слишком много свидетелей. Пошли быстрее, а то я уже давно жду и немного замерз.
Я помахал рукой Сергею с Виктором, и мы зашли в подъезд.
– Я не виновата в задержке, – начала оправдываться Люся. – Это Надежда прицепилась. Я ей все рассказала без ошибок, а она мне начала задавать дополнительные вопросы. Стерва она и есть стерва! Хорошо, что на экзамене присутствовал директор, а то бы она мне точно оценку снизила. Ему пришлось вмешаться.
– Ладно, черт с ней, – непочтительно отозвался я о завуче. – Чем думаешь заниматься, свободная женщина?
– Если ты намекаешь на то, что я должна опять засесть за учебники, я объявляю забастовку! Даешь развлечения!
– Хочешь в цирк?
– И в цирк хочу, и в театр, и в кино! Я сейчас даже на музей согласна, только бы не сидеть в комнате! Сколько можно? Разве мы с тобой не заслужили? Заходи в квартиру, не обсуждать же это на лестничной площадке.
– Съездим и отдохнем, – согласился я. – А потом займемся делом. Не бойся, заниматься с учебниками начнешь только после каникул. Мне Брежнев сказал интересную вещь, и чем дольше я думаю над его словами, тем больше смысла вижу в его предложении.
– И что же он предложил?
– Нам с тобой больше выступать, а мне – писать книги. С точки зрения любой разведки люди с моими знаниями должны охраняться не хуже ядерных секретов. Примерно так охраняют белорусского деда. А за нами только присматривают, причем я постараюсь этот присмотр до лета сделать еще более ненавязчивым. Во-первых, я к этому времени дам развернутые комментарии лет на тридцать вперед и уже не буду настолько незаменим, а во-вторых, смогу самостоятельно начистить рыло двум-трем противникам и, наконец, со следующей недели у меня начинается стрелковая подготовка. После нее пообещали выдать серьезный ствол. Так что присматривать за нами по-прежнему будут, но уже не наступая на пятки. И машину нужно будут закрепить за какой-нибудь цивильной конторой. Водитель вооружен, поэтому я надобности во втором охраннике не вижу. Вокруг нас, по мнению генсека, должно быть как можно больше шума. Самая несерьезная часть общества – это люди искусства, то есть мы, а у него слабость к молодым дарованиям. В проект вовлечены сотни людей, поэтому рано или поздно на Западе о нем узнают. Вначале посмеются, потом задумаются, а дальше начнут искать и разбираться, из какого источника льются все эти знания о будущем. Понятно, что захотят захватить такую полезную вещь, а не получится, так хотя бы заткнуть, чтобы не пользовались противники. Леонид Ильич пообещал придумать что-то еще, помимо центра в Белоруссии, но и мы с тобой поработаем. Приготовим концертную программу и выступим. К Новому Году не успеем, а к майским праздникам – запросто. Если разучим еще пять-шесть песен, то, с учетом уже имеющихся в репертуаре, наберется на полноценный концерт. Разбавим его шутками на основе моих анекдотов и нескольких юмористических рассказов, и народ будет в экстазе. Я думаю, шума после такого концерта будет гораздо больше, чем если мы будем участвовать в каком-нибудь другом. А сцену нам Суслов обеспечит.