Возвращение
Шрифт:
Но старушка заупрямилась. Она не позволит себя провести! Болит нога или нет, она не вернется в постель, пока ей не скажут, что случилось в этом доме! Тоном, не допускающим возражений, Нанетт потребовала:
— Посмотри мне в глаза, Мари! Ты вовсе не больна! Ты сама не своя из-за Матильды! Ну, говори! За все то время, что я живу в этом доме, и даже еще раньше, в «Бори», я всегда знала, когда ты что-то от меня скрываешь!
Взгляд светлых глаз приемной матери пронзил Мари. Решимость ее поколебалась — она была не в состоянии долго сопротивляться этому безмолвному приказу. У нее просто не осталось сил… Опершись рукой о спинку стула, она начала тихо:
— Моя Нан…
— Говори!
Нанетт больше ничего не нужно было спрашивать. Она повернулась и сама доковыляла до своей комнаты, придерживаясь руками за стены. Сгорбившись, она села в свое кресло у окна. Мари последовала за ней и опустилась на колени у ее ног.
— Бедная моя Нан! Матильда нас покинула. Несчастный случай… в Бриве. Адриан поехал туда. Я потеряла мою девочку, Нан! Господи, ну почему она умерла? Я до сих пор не могу поверить… Не могу… И не смогу никогда!
В комнате повисла гнетущая тишина. Мари положила голову Нанетт на колени и утонула в жесточайшем отчаянии. Нанетт что-то невнятно бормотала на патуа, ее тонкие губы дрожали, по морщинистым щекам текли слезы. Пораженная горем в самое сердце, она крестилась и, качая головой, повторяла:
— Quau malur! Quau malur!
Глава 29
Жизнь продолжается
Обазин, 5 января 1953 года
Отныне для Мари жизнь четко разделилась на две части: годы до смерти Матильды и жизнь после этой утраты, от которой она так никогда полностью и не оправилась. Ей и раньше доводилось терять близких: первого ребенка — Жан-Пьера, отца — Жана Кюзенака, мужа — Пьера, Жака — мужа Нанетт, Леони — свою единственную подругу… Сколько страданий! Однако течение жизни не оставляло ей времени на сомнения, сможет ли она со всем этим справиться…
На этот раз потеря дочери погрузила Мари в хаос отчаяния и угрызений совести. Матильде исполнилось всего тридцать, и перед ней была еще целая жизнь! Смерть не должна была забирать ее так рано! Мари никак не удавалось смириться с этим новым ударом судьбы. Понимая, что судьбы вершатся не на земле, она все равно терзалась упреками, обвиняя себя в том, что оказалась недостаточно бдительной, чтобы предотвратить драму…
Похороны стали для нее еще одним испытанием. Утром того дня, когда она собиралась доверить своего ребенка Господу, бывшая сирота из «Волчьего Леса» сказала своему супругу:
— Я не была для нее хорошей матерью! Я не смогла ее понять… Это случилось по моей вине! Она, конечно же, чувствовала себя всеми покинутой… Я больше никогда не смогу смеяться. Не смогу веселиться или петь, наслаждаться миром и покоем, ведь моя дочь умерла, лишив себя всех земных радостей! Я — единственная виновница этого, Адриан, и все началось не вчера! Я никогда доверительно с ней не говорила… даже когда она рассталась с Эрве ради Жиля. Я, верная своим принципам, считала, что это ниже моего достоинства… Я не помогла собственной дочери…
Адриан, который любил Матильду, несмотря на то что она была не родной дочерью, тоже очень горевал. Он ответил жене ласково:
— Не суди себя так строго! Ману отказывалась от нашей помощи. Мы с ней были слишком разными, она это чувствовала. Тот, кто мог бы ее понять, давно умер. Твоя дочь была так похожа на своего отца, твоего первого мужа! Если бы он был жив, кто знает, может, она нашла бы другой выход. Но все это — только предположения. Ты ничего не могла сделать, так получилось. Время утишит боль. У тебя есть дети и внуки. Ради них ты должна
Принять смерть Матильды без объяснений было невозможно. Адриан и Мари пытались понять, что произошло в Бриве, куда с такой поспешностью уехала дочь. Однако у них не было ничего, кроме прощальной записки Матильды, начертанной впопыхах на открытке:
Мама, прости меня! Я больше не могу. Оставляю тебе Луизона. Люби его очень сильно. И никогда не забывай, что я тебя люблю.
Твоя Ману
Эти слова подтвердили предположение Мари: ее дочь покончила жизнь самоубийством! Но что заставило ее пойти на такое?
— Адриан, вспомни, она первого января казалась такой спокойной и радостной за обедом! Наверняка случилось что-то, что толкнуло ее на суицид! Жиль наверняка ее прогнал, а она не смогла этого пережить!
— Может, и так… Теперь мне кажется — задним умом мы все сильны, увы! — что у Матильды была затяжная депрессия. Желание уничтожить себя проснулось в ней еще до того, как она уехала в Брив. Я счел, что сначала ей нужно набраться сил, а уж потом показываться профессору, о котором я рассказывал. Теперь я так злюсь на себя за это, Мари, если бы ты знала!
Исцелятся ли они когда-нибудь от печали, которая переполняла их души в тот день? Доктору Меснье пришлось выполнить деликатное поручение, данное ему женой, — сделать так, чтобы Матильду, даже если версия самоубийства подтвердится, похоронили на кладбище, как положено, по христианскому обряду.
Поэтому Адриану пришлось навестить отца Бруса, преемника аббата Бурду, и изложить ему факты и свое мнение медика:
— Моя жена не смогла бы скрыть от вас правду о смерти дочери, но она — добрая христианка и отвергает любую ложь. Матильда бросилась в Коррез. Она не могла рассуждать здраво, не могла смириться с реальностью, которая причинила ей страдания. Я — врач и могу вас заверить, что у этой молодой женщины было нервное заболевание с тех пор, как она пережила сильный шок. Она нуждалась в лечении, но мы не успели показать ее специалисту. Ее поступок — не результат здравого размышления, но неконтролируемый импульс, продиктованный отчаянием. Прошу, отче, считайте смерть этой настрадавшейся женщины несчастным случаем.
Адриан не мог знать, что накануне поговорить со священником приходила мать Мари-де-Гонзаг. Она тоже просила за Матильду. Ее слова тронули сердце священнослужителя:
— Разве можем мы добавить страданий матери, и так жестоко испытуемой судьбой? Я утверждаю, отче, что это очень порядочная семья. Доктор Меснье — исключительно добрый и милосердный человек, прекрасный врач, всегда готовый помочь неимущим. Мари и Лизон, ее старшая дочь, — женщины, достойные всяческих похвал, очень набожные…