Возвращение
Шрифт:
Лиственница, на которую указывал эвен, упала в два маха шашки. Наскоро очистив её ствол от веток, Николай отнёс его к реке и вернулся к трупам. Примерившись, он захватил первого красного за ноги и потащил волоком на берег. Тащил и невольно смотрел в лицо убитого. Седой, морщинистый мужик, с коричневыми от табачного дыма, усами. Его руки, что волочились по траве, были все в мозолях и черные от въевшейся в них грязи. Похоже, что рабочий с приисков. Это они, приисковые, составляли костяк красного отряда и были опорой комиссара.
Подтащив тело к самой воде, Николай ногами
Следующий был чекист. Чернявый такой, в кудряшку волосы на голове. Вроде, как не русский. Лёгким оказался, хоть двоих таких тащи... И уплыл легко - сразу на стрежень утянуло. Два раза мелькнул в бурунах и поминай...
И так - одного за другим, Николай отправил тринадцать убитых в реку. Остался ещё один, не принесённый пластунами в кучу, так как лежал на дальнем краю поляны. Да ещё матросик. Вернее, то, что от оного осталось.
Николай неспешно подошел к останкам матроса и, увидев, что предстоит ему сделать, поморщился. То, что лежало перед ним, никак нельзя было тащить за ноги. Все было перебито, разорвано, искромсано... Кости вперемешку с мясом и тканью одежды... Надо было что-то придумать. Оглядевшись, Николай заметил, что пятнадцатый убитый одет в шинель. Расстеленная шинель - идеальное приспособление для транспортирования раненых с поля боя, а тут задача похожая... И он пошел к убитому.
Подойдя вплотную, Николай наклонился и перевернул труп на спину, примеряясь расстегнуть и снять шинель. И вздрогнул!
На него смотрела девушка! Раненая! Ранена она, судя по пятнам крови и пулевым отверстиям на шинели, в плечо. Тяжело ранена: пулевых отверстий было два - одно к одному положено, плечевая кость разбита в дребезг...
"Юрий-то, а! Молодчага, каков!..." - мелькнуло у Николая.
Лицо девушки было залито кровью, один глаз заплыл - видимо от падения с лошади.
Раненая была в сознании и молча смотрела на Николая. А тот, отскочив, замер, как соляной столб! Что делать, он не знал!
Простояв так несколько мгновений, Николай, не отворачивая взгляда от девушки, начал пятится.
– Дядя Гриш! Сюда давай быстрее! Тут живая!..
– срываясь на фальцет, закричал он.
Тут же, с другого края поляны к нему метнулся эвен. Серо метнулся, как волк.
Подскочив к раненой, он, первым делом, ногой отбросил от её руки револьвер, который Николай не заметил. И обернувшись на того, он укоризненно покачал головой и достал нож.
– Дяденьки... не надо... не надо...пожалейте... я никому не скажу...
– тихо говорила девушка.
– Мама у меня... болеет в Якутске... я к ней... я не стреляла...
– слёзы катились по её щекам, оставляя светлые дорожки на кровяной корке.
Григорий поднял её револьвер и посмотрел на барабан. Патроны были выстреляны все, кроме одного - седьмого. Неужели, в себя не успела? Нет, скорее в нас, сука...
– Вбей её, Колай! Врала, "комса"! Чекистка она! Стреляла...
– он протянул наган Николаю. "Комса" - так повстанцы называли членов молодёжной большевистской организации - коммунистического союза молодежи
– Ты комсомолка, дрянь? Коммунистка?- Николай подошел к раненой и наклонился, пытливо глядя ей в глаза.
– Нет... нет... Я не вступала... Они меня силой... силой заставили ехать... я их боялась... мама у меня...
– девушка стала отползать на спине от Николая, упираясь каблуками ботинок в мох и отталкиваясь здоровой рукой.
– Бумаги у неё есть. Посмотри в пазухе - там они мандаты свои носят. Там ищи!
– Григорий показывал в сторону находки корявым пальцем.
Николай опустился на колено и стал расстёгивать у раненой ворот шинели. Она слабо сопротивлялась, пытаясь схватить одной рукой его кисти.
Безуспешно провозившись так с минуту, Николай рванул ворот шинели. Голова девушки мотнулась, и она потеряла сознание. Рука Николая скользнула ей за пазуху. Он почувствовал тепло её тела...
Замерев на мгновение, пальцы Николая скользнули ниже и наткнулись на сверток. Извлеченный на божий свет, тот оказался небольшим пакетом с какими-то бумагами...
Николай неторопливо стал его разворачивать, слыша, как Григорий дышит за его плечом. Из пакета выскользнула и упала на мох какая-то серая книжечка. С её обложки, как бритвой по глазам, резануло: "РКСМ". Комсомольский билет!
– А-а-а, сука! Всё! Ы-ы-ыр-ры! Моих стреляла, оленей забрала!...
– за его спиной зверем зарычал Григорий.
Резко повернувшись, Николай оттолкнул партизана назад.
– Стой! Да, стой ты! Допросить её...- он еле сдерживал Григория. Сдерживал и не узнавал. Григорий, как с ума сошёл...
Перед Николаем, толкая его, выкрикивая всякую мерзость, рыча и брызгая слюной из оскаленного рта, бесился зверь. Но, Николай был гораздо сильнее эвена, и не дал ему перевести эту пляску ненависти в дело...Сдерживал и ждал.
И вот, наконец, попрыгав вокруг лежащей без сознания раненой, и изрядно устав, Григорий успокоился.
– Ну, и что теперь делать, Колай?- он вытирал пот, продолжая злобно смотреть в сторону девушки.
– Ты что хошь думай, а я кокну! Мотри, её мандат-то, главный какой! У других просто бумага, а это "камисариха", сука! Я нюхом...Ты наган-то, наган глянь! М-м-м... Убью...
– он протянул Николаю оружие, теперь уже точно, комсомолки.
В руку Николая лег воронёный, ухоженный револьвер. На боковой крышке нагана было выбито: "Императорскiй тульскiй оружейный заводъ. 1906. 14720".
Обычный револьвер, казалось бы. Но, на правой костяной щечке рукоятки была прикреплена табличка с гравировкой. Николай присмотрелся к гравировке и похолодел...
На потертой позолоте, выщербленной по краям таблички, четко читалось: "Смертельному борцу с бандитизмом. 1920г.".
Для раненой эта табличка была сродни могильной.
Как ни странно, но, прочитав эту надпись на револьвере, Николай успокоился. Все сомнения отошли на задний план; ему стало понятно, что сейчас надо делать...