Вперед в прошлое 2

Ратманов Денис

— Они уже есть. Армянские на рынке. Купим оптом и перепродадим.

— Где продадим? Ты ж метро ни разу не видел, как будешь перемещаться по Москве! Ищи тебя потом с собаками!

— Сориентируюсь на месте. На Таганке, слышал, есть рынок, вот где…

— А потащит кто? Мы ж много не унесем.

— В этом главная проблема, — вздохнул я, и она расхохоталась.

— Главная! Проблема! Ты собрался ехать в чужой город, где непонятно что творится! Не зная, что почем. Без какого бы то ни было плана! В

наши неспокойный времена!

Откуда ей знать, что некоторое время я жил в Измайлово? Правда, Черкизона тогда уже не было. И что мой приятель прошел этот путь и поделился нюансами так красочно, что я на всю жизнь запомнил. Вот же как бывает: не угадаешь, какая информация пригодится и какое зерно деяния даст всходы. Виталины рассказы я всегда воспринимал, как забавную трескотню без какой бы то ни было практической ценности.

— Первый выезд будет пробным, с небольшой партией товара, — возразил я. — Заодно и пристреляюсь. Ну что ты теряешь? Что мы теряем?

— Ты что — один туда собрался? — Бабушка уставилась на меня, как на смертника.

— Могу и один, — пожал плечами я, — но лучше, конечно, вдвоем. У нас. Нет. Выхода.

Бабушка замолчала, налила себе еще рюмку, выпила, не поморщившись, и прошептала:

— Павлик, ты хоть понимаешь, что предлагаешь?

— В том-то и дело, что понимаю и готов ответить за свои слова. Не бойся рискнуть. Я привел тебе помощника, научи его обращаться со скотиной, дед Василий подстрахует. Уже через три дня можно погнать в Москву. Черешня поспела?

Бабушка обреченно кивнула.

— Как раз да. Белая и красная.

— Сколько будет?

— Ящиков семь. Килограммов сорок.

— Круто! Абрикосы я готов у армян за свои семь штук купить. Что еще у нас есть?

— Это бы дотащить, — вздохнула бабушка. — Стоянка поезда в Москве — всего семь часов. Мы не успеем.

— Это у того, на котором тетя Ира. А у резервного?

Бабушка пожала плечами.

— Надо спросить.

— Вот и спроси, поедем-то мы на нем, иначе через границу не прорвемся. Если не будем успевать, переночуем в отцепных вагонах, это недорого. И сядем на следующий поезд. — я ненадолго смолк и решил ее немного простимулировать финансовой перспективой. — Смотри. Почем у нас черешня?

— Двести-триста…

— Пффф, копейки. Допустим, там по пятьсот…

— А если нет? — недоверчиво прищурилась бабушка. — Если прогорим?

— Сто пудов все будет отлично! Но если нет, мы свои деньги все равно вернем. Ну, потеряем три дня, зато убедимся, что схема не работает. Но она — работает! Так вот, если черешня там по пятьсот… Считаем: сорок на пятьсот — двадцать тысяч! Плюс за абрикосы десяточка, минус затраты — пятерик. Двадцать пять в самом худшем случае! За эти деньги люди месяц работают! В месяц мы можем сделать шесть-семь ходок. Умножаем. Сто

тридцать тысяч!

— Фантазер… — грустно вздохнула бабушка.

— Это реальность! Я еще по минимуму считаю. Зато какой шанс появится у мамы!

Похоже, поверила, глаза, вон, заблестели. Я продолжил:

— Но нам нужно сорок тысяч на лекарства, и уже скоро. Так что придется занимать. Отдадим через две недели, когда прокрутим стартовый капитал. У тебя есть на примете человек, который одолжит денег?

Бабушка сжала виски.

— Вот дура! Зачем на видик Ирке отдала? Были бы! И на лекарства были бы!

— Пусть теперь помогает! С проводниками договаривается, чтобы было где груз разместить. — Уловив ее сомнения, я привел самый мощный аргумент: — Ба, ты фрицев била, зимой в окопах сидела, жизнью рисковала. Сейчас — мирное время, что тебе какая-то Москва?

Бабушка засмеялась.

— Твоя правда! Как сейчас говорят — в натуре?

Потом будут говорить «реально» — не суть. Одни слова заменяют другие, суть остается неизменной.

— Ба, мне нужно уезжать, поговорить с людьми, занять денег. И ты попытайся. Но главное — договорись с тетей Ирой. Я знаю, у тебя получится.

Я попытался встать, но бабушка схватила за руку и вернула на место.

— Так. Стой. Этот мальчик выглядит неблагополучным… Он точно ничего не украдет?

— Не должен, я его проверял. К тому же он тебя боится до… до икоты. Так что помягче с ним. Но к труду — приучай. Сделай из Юрки человека!

— Ладно. Сделаем. А у кого ты займешь? И неужели одолжат?

— Очень на это надеюсь. — Встав, я не спешил уходить, пытался вспомнить, что еще хотел сказать.

Бабушка окончательно сбила с мысли:

— Ты успокой мальчика, чтобы не шарахался от меня. Напугал его, наверное.

— Не. Он сам, все сам… — И вдруг я вспомнил, чего хотел, и спросил: — Ба, а у нас есть кто-нибудь из родственников в Москве? Очень пригодились бы.

Бабушка потерла подбородок, задумалась, качнула головой.

— По нашей линии нет, а вот по вашей — твой дед Шевкет.

Вот так номер!

— Ты его знала? — сделал стойку я.

— Постольку-поскольку. Он давным-давно в Москву укатил с молодой женой, и там его след затерялся.

— А фамилия у него какая? Отец-то на другой.

— Кажется, Джемалдинов… Что-то такое. Он татарин, правда, не знаю, какой — крымский или казанский. У Оли спроси, она должна быть в курсе.

— Это вряд ли. Вряд ли она знает больше, чем отец. Но я спрошу, конечно.

Из дома мы направились в летнюю кухню, где на табуретке за столом замер Каюк, прижимающий к груди пожитки. Над ним бормотало починенное мной радио. Я уселся рядом с парнем, бабушка выставила тарелку с блинами и варенье, определила чайник на газ.