Вперед в прошлое 2
Шрифт:
— Они уже есть. Армянские на рынке. Купим оптом и перепродадим.
— Где продадим? Ты ж метро ни разу не видел, как будешь перемещаться по Москве! Ищи тебя потом с собаками!
— Сориентируюсь на месте. На Таганке, слышал, есть рынок, вот где…
— А потащит кто? Мы ж много не унесем.
— В этом главная проблема, — вздохнул я, и она расхохоталась.
— Главная! Проблема! Ты собрался ехать в чужой город, где непонятно что творится! Не зная, что почем. Без какого бы то ни было плана! В наши неспокойный времена!
Откуда ей знать, что некоторое время я жил в Измайлово? Правда, Черкизона тогда уже не было. И что мой приятель прошел этот путь и поделился нюансами так красочно, что я на всю жизнь запомнил. Вот же как бывает: не угадаешь, какая информация пригодится и какое зерно деяния даст всходы. Виталины рассказы я всегда воспринимал, как забавную трескотню без какой бы то ни было практической ценности.
— Первый выезд будет пробным, с небольшой партией товара, — возразил я. — Заодно и пристреляюсь. Ну что ты теряешь? Что мы теряем?
— Ты что — один туда собрался? — Бабушка уставилась на меня, как на смертника.
— Могу и один, — пожал плечами я, — но лучше, конечно, вдвоем. У нас. Нет. Выхода.
Бабушка замолчала, налила себе еще рюмку, выпила, не поморщившись, и прошептала:
— Павлик, ты хоть понимаешь, что предлагаешь?
— В том-то и дело, что понимаю и готов ответить за свои слова. Не бойся рискнуть. Я привел тебе помощника, научи его обращаться со скотиной, дед Василий подстрахует. Уже через три дня можно погнать в Москву. Черешня поспела?
Бабушка обреченно кивнула.
— Как раз да. Белая и красная.
— Сколько будет?
— Ящиков семь. Килограммов сорок.
— Круто! Абрикосы я готов у армян за свои семь штук купить. Что еще у нас есть?
— Это бы дотащить, — вздохнула бабушка. — Стоянка поезда в Москве — всего семь часов. Мы не успеем.
— Это у того, на котором тетя Ира. А у резервного?
Бабушка пожала плечами.
— Надо спросить.
— Вот и спроси, поедем-то мы на нем, иначе через границу не прорвемся. Если не будем успевать, переночуем в отцепных вагонах, это недорого. И сядем на следующий поезд. — я ненадолго смолк и решил ее немного простимулировать финансовой перспективой. — Смотри. Почем у нас черешня?
— Двести-триста…
— Пффф, копейки. Допустим, там по пятьсот…
— А если нет? — недоверчиво прищурилась бабушка. — Если прогорим?
— Сто пудов все будет отлично! Но если нет, мы свои деньги все равно вернем. Ну, потеряем три дня, зато убедимся, что схема не работает. Но она — работает! Так вот, если черешня там по пятьсот… Считаем: сорок на пятьсот — двадцать тысяч! Плюс за абрикосы десяточка, минус затраты — пятерик. Двадцать пять в самом худшем случае! За эти деньги люди месяц работают! В месяц мы можем сделать шесть-семь ходок. Умножаем. Сто тридцать тысяч!
— Фантазер… — грустно вздохнула бабушка.
— Это реальность! Я еще по минимуму считаю. Зато какой шанс появится у мамы!
Похоже, поверила, глаза, вон, заблестели. Я продолжил:
— Но нам нужно сорок тысяч на лекарства, и уже скоро. Так что придется занимать. Отдадим через две недели, когда прокрутим стартовый капитал. У тебя есть на примете человек, который одолжит денег?
Бабушка сжала виски.
— Вот дура! Зачем на видик Ирке отдала? Были бы! И на лекарства были бы!
— Пусть теперь помогает! С проводниками договаривается, чтобы было где груз разместить. — Уловив ее сомнения, я привел самый мощный аргумент: — Ба, ты фрицев била, зимой в окопах сидела, жизнью рисковала. Сейчас — мирное время, что тебе какая-то Москва?
Бабушка засмеялась.
— Твоя правда! Как сейчас говорят — в натуре?
Потом будут говорить «реально» — не суть. Одни слова заменяют другие, суть остается неизменной.
— Ба, мне нужно уезжать, поговорить с людьми, занять денег. И ты попытайся. Но главное — договорись с тетей Ирой. Я знаю, у тебя получится.
Я попытался встать, но бабушка схватила за руку и вернула на место.
— Так. Стой. Этот мальчик выглядит неблагополучным… Он точно ничего не украдет?
— Не должен, я его проверял. К тому же он тебя боится до… до икоты. Так что помягче с ним. Но к труду — приучай. Сделай из Юрки человека!
— Ладно. Сделаем. А у кого ты займешь? И неужели одолжат?
— Очень на это надеюсь. — Встав, я не спешил уходить, пытался вспомнить, что еще хотел сказать.
Бабушка окончательно сбила с мысли:
— Ты успокой мальчика, чтобы не шарахался от меня. Напугал его, наверное.
— Не. Он сам, все сам… — И вдруг я вспомнил, чего хотел, и спросил: — Ба, а у нас есть кто-нибудь из родственников в Москве? Очень пригодились бы.
Бабушка потерла подбородок, задумалась, качнула головой.
— По нашей линии нет, а вот по вашей — твой дед Шевкет.
Вот так номер!
— Ты его знала? — сделал стойку я.
— Постольку-поскольку. Он давным-давно в Москву укатил с молодой женой, и там его след затерялся.
— А фамилия у него какая? Отец-то на другой.
— Кажется, Джемалдинов… Что-то такое. Он татарин, правда, не знаю, какой — крымский или казанский. У Оли спроси, она должна быть в курсе.
— Это вряд ли. Вряд ли она знает больше, чем отец. Но я спрошу, конечно.
Из дома мы направились в летнюю кухню, где на табуретке за столом замер Каюк, прижимающий к груди пожитки. Над ним бормотало починенное мной радио. Я уселся рядом с парнем, бабушка выставила тарелку с блинами и варенье, определила чайник на газ.