Вперед в прошлое 2
Шрифт:
— Что же? — встревожился я.
— Говорит, ее в известность не поставили.
— Хм… за сутки готов результат! Выходит, завтра все будет известно, куда нам бежать?
— Скорее всего да. Как твои успехи? — поинтересовался он.
— Почти все кофе продал. Потом расскажу. Все хорошо, короче. Завтра в Москву. То есть приеду вместе с товаром через три дня. Сегодня должны были отправить — завтра на вечер, потом — послезавтра на вечер. Ну и я утром приеду, потом — день перерыв.
— Хорошо.
— Дедушка… — проговорил я, — спасибо, что помогаешь! Ты нас просо спас.
Воцарилось молчание, и я не мог представить, что дед сейчас делает и как выглядит, слишком уж часто он менял маски.
— Зачем же тогда нужны близкие? — наконец сказал он.
Интересно, он так проверяет, сядем ли мы ему на шею? Дед — мент, а бывших ментов не бывает, вряд ли он так просто откроется и примет нас.
— Еще раз спасибо, дедушка. Мы в долгу не останемся.
— Да брось…
— Я считаю, помощь должна работать в две стороны. Вот для этого и нужны близкие. — Видимо, дед не ожидал от меня таких слов и смолк, а я закончил разговор: — Не знаю, успею ли набрать тебя завтра. До встречи в Москве!
Теперь — позвонить бабушке. Илья выглянул из кухни, увидел, что я кручу диск, и закрыл дверь.
Ответил Юрка:
— О, Пашка, привет! Ща позову.
Донесся его голос:
— Бабушка! Павлик звонит.
Надо же, не Эльза Марковна — бабушка. Выходит, совсем прижился Юрка. Хлопнула дверь, бабушка что-то прокричала издали, взяла трубку и сказала.
— Привет!
— Отчитываюсь: мама…
— Спасибо, Павлик, Шевкет мне все рассказал. Тебя завтра когда ждать? А то абрикосы зреют, и как только мягкими становятся, их жрут муравьи. Просто бедствие, и отравы не достать.
Я прикинул свои возможности. Проснусь ли в полшестого, чтобы рвануть на первом автобусе? Усталость погладила по голове и взмолилась: «Родной! Такси! Давай на такси». Но если бы я даже захотел, где его здесь взять?
— В начале восьмого, — сказал я. — За пять часов с Юркой должны управиться. Как он, помогает? Не вредный?
Она шумно вдохнула и перешла на шепот:
— Такой хороший мальчик! Ты ему шоколадку подарил, так он не съел всю, половину мне привез. — Я испытал укол совести, что подумал только о детях, а ведь бабушке тоже может хотеться модный батончик, надо ей завтра взять. — Все делает, еще и спрашивает, чем помочь нарадоваться не… — Она смолкла, видимо, потому что пришел Каюк.
А что было бы, если бы он остался ночевать в развалинах? Вернулся бы к родителям, взялся за старое и умер через несколько лет. Токсикомания в первую очередь разрушает нервные клетки. Видимо, Каюк или не злоупотреблял клеем, или умным уродился, и не все нейроны выжег.
— Давай, бабушка, до завтра!
Закончив разговор, я вошел в кухню. На столе уже стояли тарелки, Илья ковырял свою порцию. Я уселся и, прежде чем накинуться на еду, поделился:
— Считай я пять дней нормально не спал. В поезде трындец, жара, ор, скандалы. А тут ты на третьей полке, где самое пекло. Днем не поваляться, потому что тебя прожаривает… — Я зевнул и приступил к еде.
Когда поел, поблагодарил Илью и рассказал про фаната ЦСКА Ванилу, про клетчато-сумчатую Москву, новообретенных деда и бабушку. Илья изредка вставлял реплики, но больше слушал.
— Такая весела сейчас у меня жизнь. Мать шагу сама ступить не может, за ручку ее водить приходится. Заработок тоже весь на мне. Вернусь из Москвы, твоему отцу долг верну. Так что не обижайся на меня, видишь оно как.
Илья уставился на сцепленные пальцы.
— Как же ты справляешься? Это ж… — Он повертел головой. — Крыша поедет.
— Пришлось экстренно взрослеть, — улыбнулся я. — Скоро все решится.
— А когда операция? — спросил Илья. — И насколько это опасно?
— Завтра скажут. Мама говорила, что может быть не опасно. Пока без толку гадать. — Я встал, помыл за собой тарелку. — Спасибо, Илья. Ну что, вторая попытка? Идем к Алиске?
— Полдесятого. Не поздно?
— Зато точно кто-то будет дома.
— Идем.
Мы вышли в пастельные сумерки.
— Прикинь, в Москве еще светло. Там сейчас часа в два ночи темнеет.
— Белые ночи, что ли? — удивился Илья.
— Не. Ночи есть, но кроткие. На севере всегда так. Зимой там раньше темнеет.
— А-а-а, читал про это.
Общага, где жила Алиса, возвышалась над одноэтажными частными домами прямоугольным наростом, наполненным человеческим гноем. И этот гной плескался под двумя подъездами, матерился, визжал, икал, вонял папиросами.
— Хочешь — подожди здесь, я один схожу? — предложил я, останавливаясь метрах в двадцати от общаги, где один алкаш валял по земле другого, а вокруг, покачиваясь, стояли пять их собутыльников: три мужика и две бабы.
— Да ну. Вместе идем. — Илья вздернул подбородок и шагнул вперед, дескать, не боюсь вас, морлоков!
Друг в беде не бросит, лишнего не спросит…
Миновав алкашей, мы юркнули в подъезд, взбежали на второй этаж, стараясь поменьше дышать.
— Ну и вонь, — проворчал Илья.
Я отсчитал пятую дверь, деревянную, помеченную нарисованным членом. «Алка шлюха», «Тут живет чирнильница». Некоторые надписи были закрашены, эти — свежие. Н-да, нелегко Алисе приходится, теперь ясно, зачем ей драться.
Звонка не было, как и глазка. Я постучал, прижался ухом к двери. Вроде кто-то был внутри.
— Кто там? — крикнули визгливым голосом
— Откройте, милиция! — пробасил я.
— Вот сучка! — донеслось до слуха, щелкнул замок, высунулась дама лет тридцати-пятидесяти. Пакля всклокоченных волос, глаза накрашены, как у фараона, под глазами мешки.
— Ах вы… — воскликнула она, распахнула дверь. — Милиция, да? Вот я вам сейчас — шваброй!
Илья попятился, я вскинул руку и проговорил: