Вперед в прошлое 2
Шрифт:
Каюк умостился на ветках, как скворец, и снимал абрикосы по одной сачком, опускал его, и бабушка выкладывала плоды в ящик на ткань, чтобы они не повредились. Травмированные абрикосы складывали отдельно. Расквашенные бабушка собирала в ведро, планируя пустить их на самогонку.
Они были так увлечены, что не заметили меня.
— Здоровенная какая, — бормотал Каюк, тянущийся к абрикосу и тыкая в него сачком. — Давай! Ну!
Он осторожно, просто ювелирно покачал плод сачком. Зеленоватые, годные для транспортировки плоды плохо отрывались. Юрка переусердствовал, абрикос сорвался и полетел вниз.
— Су-ука! — взревел Каюк.
Но бабушка успела поймать беглеца и похвасталась:
— Целый!
— Ура! — воскликнул Каюк, увидел наконец меня. — О, Пашка!
— Бабушка прям Яшин! — воскликнул я. — Не пропустила гол! А ты, Юрка — дырка.
— Ща я на тебя посмотрю, — злобно улыбнулся Каюк. — Бери сачок.
Бабушка подбоченилась и лукаво прищурилась.
— А я побуду вратарем!
Я взобрался на дерево, и скворцов на ветвях стало два. Занимаясь делом, мы не переставали общаться.
— Юрка, Алиса из общаги, не помню фамилию… Она с тобой в классе учится?
— А-а-а, Микова! Наша. А чего?
— Она как вообще? Ну, шляется, таскается?
— Она странная. Злобная. Пацанов ненавидит. Помню она мне как даст, ну, ыыы, по колокольцам. И ведь ни за что!
Значит, вопрос о заработке на трассе отпадает сам собой.
— А друзья у нее были?
— Да какие друзья? Она ж злобная. — Каюк ненадолго замолчал, снял абрикос сачком, спустил бабушке. — А чего спрашиваешь?
Я подтянулся, залез выше, среди зеленых абрикосов нашел скопление желтых и прежде, чем ловить их сачком, сказал:
— Она пропала. Мать говорит, что ее два дня нет. Сегодня третий.
— Так и меня дома нет. А я вот он, и мне нормально… Хорошо то есть. Вдруг она тоже сбежала?
Бабушка, вытаскивая фрукты из сачка, сказала:
— Помню, Ирочка обидела младшую, маму Павлика. Очень подло и хитро обидела. Я увидела и отшлепала ее. Она убежала в лес, чтобы нас проучить, ночью вернулась в сарай и с козами провела до утра. Заснула прямо там, с козами, и на рассвете мы ее нашли. Такая история. — Бабушка приняла груз от меня, положила на ладонь гигантский, размером с кисть, продолговатый плод. — Так что рано бить тревогу.
Странно, но ее очевидные и такие простые слова успокоили. И правда, кто мы такие для Алисы? Случайные приятели, подруги, которые не подруги на самом деле.
— Найдется ваша девочка, — сказала бабушка таким тоном, что невольно поверилось: иначе не может быть.
Абрикосов получилось мало, килограммов десять — дня через три не будем успевать собирать, а пока еще не сезон.
— Придется ехать на рынок, — вздохнул я.
— Армянские кончились, там нет ничего, а черешня подорожала, — сказала бабушка. — Можно собрать смородину, картошки накопать, и вкладывать ничего не надо. И еще. Идемте покажу фокус.
Мы вошли в дом, где на полу была расстелена новая пленка, расчерченная на одинаковые длинные прямоугольники, рядом стоял тяжелый советский утюг на гладильной доске. Бабушка отрезала один прямоугольник, сложила вдвое.
— Учись, молодежь, пока я жива.
Бабушка положила пленку на гладильную доску, накрыла тканью, включила утюг, и я понял, что она собралась спаивать края, чтобы получился пакет.
— Наташа говорила, что такие пакеты рвутся, — сказал я.
— Объясняйте людям, что это мерные пакеты, пусть кладут в сумки и в авоськи, а взвешивать и фасовать в них удобно.
— Гениально! — оценил Каюк.
А я кое-что вспомнил, достал из рюкзака гостинцы, отдал сникерс и жвачку бабушке и Юрке.
— Спасибо, — удивилась бабушка.
Радости Каюка, неизбалованного подарками, снова не было предела. Он сразу же вскрыл жвачку и достал наклейку:
— Гля! Арни! С красным глазом!
— Куда прилепишь? — поинтересовался я.
— Пока никуда. В школу пойду — на дневник.
Бабушка отдала ему свою жвачку.
— Вот тебе еще на дневник.
Добывая наклейку, Юрка аж язык вывалил от усердия. А я вспомнил, что в детстве мы жевали жвачки беспрестанно. Одну и ту же — по несколько дней, пока от нее не начинал печь язык. Кто победнее, не брезговали и жвачкам, кем-то прилепленными под парту.
— Опять Арни! На мотике! Крутотень! Спасибо, Пашка!
— И вот тебе еще за помощь. — Я протянул ему тысячу.
Он взял купюру и уставился на нее так, словно в любой момент она могла истаять. Пусть привыкает к карманным деньгам. Заодно и посмотрю, на что он их потратит.
— Ну что, молодежь, — сказала бабушка. — Или смородину обрывайте, или делайте пакеты. Время поджимает.
Собирать смородину я ненавидел, потому предложил:
— Давай я — на пакеты.
— Ну что, Юра, видишь, Павлик бросает нас под поезд, — улыбнулась бабушка и подтолкнула к выходу Юрку, усердно жующего жвачку на надувающего пузыри.
Бабушка и Каюк ушли. Я нарезал полосы пленки по разметке. Подумал, что из красивых клеенчатых скатертей тоже ведь можно наделать пакетов таким способом. Правда, ничего в них не поносишь — будут рваться. Только собрался включить утюг, как зазвонил телефон.
Я снял трубку, и через треск помех донесся мамин голос:
—…а? Это Оля… — и снова помехи.
— Мам? — прокричал в трубку я. — Это Паша. Алло…
—…Лик… — Тр-р-р. —…ет……е взял… — Всхлип, треск, шипение.
— Что? В онкоцентр не взяли? Мам, тебя не слышно. Перезвони!
Связь прервалась.
Она плачет? Ну конечно: из онкоцентра выперли, и шансов на успех поубавилось. Впрочем, ожидаемо. Придется ехать туда и самому бить челом. Деньги какие-никакие, слава богу, есть…
И снова звонок. Я ответил:
— Да?
— Павлик! — Мамин голос дрожал, дыхание сбивалось, она еле владела собой.
— Да что такое? Ты не подходишь? Не взяли?
Она рассмеялась, всхлипнула и выпалила:
— Нет. Потому что я — здорова. Здо-ро-ва! Это врачебная ошибка. — И снова смех. — Два результата пункции подтвердили, что у меня нет рака. Пашка, я буду жить! Скажи маме, скажи всем! Я так рада, господи, спасибо-спасибо-спасибо!