Вперед в прошлое 3
Шрифт:
Вскакивал в холодном поту, бродил по квартире, но следующий сон был ужаснее предыдущего. Хотелось прямо сейчас, среди ночи, сорваться к бродяжкам, шастать по городу, надеясь наткнуться на Саню-Юрчика, но я понимал, что это бессмысленно.
Потому что парень, скорее всего, иногородний, и шансы его встретить стремятся к нулю. Да и информаторы мои спят — где их искать? Это имеет смысл делать завтра ближе к десяти, когда рынок откроется.
Казалось, что этот сон на что-то намекает, подталкивает к действию, но единственное, что в моих силах — похерить все, что начал, и убиться об поиски, ничего
Вот встречусь с нашими, расскажу, что делать, и рвану к бродяжкам, а Бориса к отцу зашлю, и пусть звонит бабушке, к которой я попаду после двенадцати, предупреждает, что я опоздаю. Нельзя бросать друзей. Если подвал отожмут, я потеряю точку притяжения, будет гораздо сложнее наставлять ребят на путь истинный. Да и по-человечески жалко их, того же Бориса, который превратил обшарпанный сарай в арт-объект, душу в него вложил. Да и остальные вложили.
Это в наше время ребенку просто найти занятие по душе, записаться в секцию по интересам, а в девяностые ничего этого поблизости нет, а шарахаться по районам попросту опасно. Сейчас, да, лето, можно и на улице собираться, да в том же нашем ДОТе, доведя его до ума. А зимой? Все снова расползутся по норкам и будут вариться в собственном соку. В общем, сперва решу решаемые проблемы, потом встречусь с информаторами, и лишь после — к бабушке.
Наташка и Борис проснулись по будильнику, мы позавтракали и к дому Илюхи прибыли без десяти восемь. Нас уже ждали Димоны и Илья, чуть позже подтянулись Рамиль и Гаечка. Бабки еще не заняли боевые посты у подъездов. Мы отошли к детской площадке, еще советской и потому суровой, и я поделился планом:
— Как вы поняли, самим нам справиться будет трудно. Армянин привлечет земляков, они навалятся толпой и нас запинают. Потому нам нужно искать союзников. И они тут есть. Это бабки. Сейчас мы изобразим бурную деятельность, — я поднял разбитую бутылку, — пособираем мусор, прополем сорняки — покажем, какие мы хорошие и сознательные. А когда появятся бабки, расскажем им, что собираются прийти армяне и устроить в нашем подвале притон. Что именно там будет, мы не знаем. Видеосалон, публичный дом, склад — в любом случае это повлечет нашествие чужих.
— Ха-ха! — оценил Минаев. — Чужих никто не любит.
— Именно. Придут чужие, все заплюют кислотой, изгадят, будут шуметь и устраивать поножовщины. Бабки возбудятся, сплотятся, выставят караул, и, как только появится угроза, навалятся толпой и тяпками армян забьют. Это ж для них первое развлечение!
— Блин, точно, — сказала Наташка и зашипела на меня: — А чего вчера молчал?
— Чтобы вы все на субботник не забили.
— Так а что говорить? — уточнил Чабанов. — Про публичный дом или видеосалон?
— Мы не знаем, только предполагаем.
Я стоял лицом к дому, увидел тощую осанистую бабку с авоськой, выходящую из подъезда, приложил палец к губам и продолжил громко, чтобы уже заинтересовавшийся скоплением молодежи стратегический партнер слышал:
— Илья, вынеси, мусорное ведро, уберем тут все. Кто на прополку?
Наташка с Гаечкой переглянулись.
— Ну, мы, — вызвалась сестра. — Еще одно ведро нужно. Или какой таз, там же окурков больше, чем травы.
— И собачье дерьмо, — скривилась Гаечка.
Илья козырнул:
— Так точно! Ведрами будете обеспечены. Два стоят в подвале, — он отдал ключ Наташке. — Сходишь?
Сестра кивнула, а мы с Ильей направились к подъезду, возле которого бдела старушка.
— Здрасьте, Мария Витальевна, — поздоровался с ней Илья.
— И тебе доброе утро, Илюша, — сказала она командирским тоном. — Что это вы затеяли с утра пораньше?
— Субботник у нас, — улыбнулся он. — Поубирать хотим.
— Ой, молодцы какие, — умилилась старушка, сложив лапки на груди. — Не работают совсем, дворника нет, все сами!
Вот он, удачный момент, и я сразу же им воспользовался:
— А нам придется перебираться в другое место. Наш подвал хотят армяну отдать.
— Как это — отдать! — всплеснула руками она. — Какому такому армянину?
— Да приходил вчера, говорил, чтобы мы убирались…
— А вы?
— Не убрались, — сказал Илья. — Павел даже с ним подрался. Теперь страшно на улицу выходить.
— Права не имеет! — припечатала бабка. — Мы в ЖЭК пожалуемся.
— Так он с сотрудницей ЖЭКа и приходил, — подключился Илья.
— Это с какой такой? — Бабка сделала стойку, готовая рвать и метать.
— Длинная, тощая, носатая, с гулькой. — Он покрутил пальцами у головы.
— Лилька, собака такая! Ну получит она у меня! — Мария Витальевна погрозила кулаком воображаемой Лильке.
Мы с Ильей переглянулись. Есть контакт!
— Они ж тут все загадят, покоя не будет, — продолжала жаловаться старушка.
Забыв, зачем шла, она юркнула в подъезд разносить дурную весть.
— Она училкой работала. Даже пару лет — директором школы, — прошептал Илья. — Хана Лильке. План начал работать!
Я обернулся и показал «класс» наблюдающим за нами друзьям.
Воображение нарисовало сцену поединка Альянса Пенсионеров и армии зергов в лице пришлых армян. И треснет мир напополам, поколения николаевцев будут слагать легенды об этой эпичной битве и передавать их из уст в уста.
Мы с Ильей поднялись за мусорным ведром, а когда спустились, бабок было уже две: тощая и поджарая директриса и старушка-колобок в платочке. Обе посмотрели на нас и вошли во второй подъезд.
Пока мы убирали, две бабки привели еще двоих, потом их стало семь, а примерно через час, когда мы вычистили детскую площадку от стекол, окурков и сигаретных пачек, во дворе гудел встревоженный рой престарелых пчел, готовых жалить чужаков.
— Наконец им будет чем заняться, — улыбнулся Илья.
Все наши тоже приободрились, отчаянье сменилось верой в победу. Мы с Ильей специально вместе пошли выносить мусор мимо собрания, где затесались и три женщины помоложе, и два дедка. Нас, естественно, остановили и потребовали подробностей. Уж тут я использовал фантазию на полную, подключил красноречие и живописал ужасы, которые ожидают двор.
Нашествие крыс. Восстание проституток. Пожар, наводнение, саранча. Под конец спича я рассказал, как мы благоустраивали подвал, какая там у нас чистота и красота, предложил провести экскурсию — все отказались. И чуть не пустил слезу, что теперь нам негде собираться.