Вперед в прошлое 3
Шрифт:
На улице Алиса закрылась ладонями, пряча глаза от яркого света.
— Просочился все-таки, — глядя на меня, проворчал собровец — без злости, скорее с одобрением.
Балаклаву он снял, оказалось, это молодой мужчина лет двадцати пяти.
Мы с Алисой отошли в тень. Я осмотрел ее, все еще закрывающую лицо. И раньше тонкая, она похудела так, словно ее все это время не кормили: ножки-палочки, руки — веточки. Если раньше я надеялся, что ее не тронули, то теперь стало ясно, что еще как тронули, но детали я не уточнял, чтобы не причинять боль, заставляя вспоминать.
Судорожно
— Нас никто не насиловал. Просто не кормили и редко давали воду. Кто сам соглашался, ну… э-э-э, — она залилась краской, я кивнул — понял, мол. — Тот ел, смотрел телек, мылся. Курил. В общем, жил сносно.
Что ж, логично: не теряя времени даром, будущих рабынь воспитывали. Станешь сговорчивой и послушной — мучиться будешь меньше.
— А это? — Я провел пальцем по своим запястьям, намекая на синяки.
Она скривилась.
— Я пыталась удавиться. Не дали. Свои сдали, сучки. Сутки связанной валялась!
— Ты очень храбрая, — оценил я.
Алиса снова скривилась, борясь с подступающими слезами, рот ее искривился, но она сдержалась.
Ее же наверняка мучает жажда, и желудок к позвоночнику прилип!
— Я принесу попить. Побудь здесь.
Девочка кивнула, сползла по стене и снова села, прижав колени к животу, а я рванул в каморку охранников, где за столом сидел отец, заполнял документы. Встретившись с его равнодушным взглядом, я схватил конфету, бутылку лимонада, сделал глоток, а остальное понес Алисе.
Она благодарно кивнула, присосалась к горлышку. Подавилась, закашлялась, выплескивая лимонад себе на майку. Прокашлявшись, опять припала к горлышку.
Собровцы столпились возле «буханки» и переговаривались, то и дело сплевывая. За разбежавшимися преступниками никто гоняться не стал. Насколько знаю, в таких случаях вводится план «Перехват».
Из здания вынесли девочку, которая лежала на полу.
— Что с ней? — спросил я у Алисы, протянул ей конфету.
— Заболела. Она тут давно, еще до меня. Меня последнюю привезли. — Алиса зашелестела фантиком, сунула конфету в рот, разжевала. — Блин, неделю не жрала. Два раза девки тайком поделились хлебом. Но им могло влететь, если бы кто-то сдал. А стучали все, за это «сникерсы» давали.
— И что, многие соглашались трахаться? — спросил я.
— Да почти все. И необязательно вот прям это, — она передернула плечами и покраснела, — делали всякую… мерзость. Фу, блин. Да лучше сдохнуть! А им за это — конфеты, фильмы, жвачки, помыться и даже погулять. Вот почти все и делали, кроме Катьки, которая больная. Совсем послушных перевели в отдельные комнаты.
Алиса смолкла, сцепив пальцы. Помолчала немного, и из нее полились не слезы, она стеснялась плакать при других — слова:
— Я думала, все. Ждала, когда можно будет удавиться. Зачем жить-то после такого? А им, — она кивнула на машину «скорой», куда грузили девочек, — нормально. Ну, как нормально. Лучше жить в дерьме, чем сдохнуть. Я ж понимаю, что они бы меня все равно грохнули, если бы не сломали.
Я не стал говорить, что землю топчет много любителей, которым самим нравится ломать непокорных женщин, и есть масса доступных способов, главное — быть сильнее. Очень надеюсь, Костаки не отвертится. Это каким нелюдем надо быть, когда у самого дочь того же возраста, что и девочки? Надо подумать, как разогнать волну, настоящее информационное цунами, на которое никто не сможет закрыть глаза.
Подключить всех журналистов, в том числе московских, если средства массовой информации не заинтересуются сами — заказать статьи… Нет, должны заинтересоваться — это же сенсация покруче приземления НЛО! И отца информационная поддержка обезопасит от увольнения — не знаю, что он нарушил, чтобы организовать налет, уж слишком оперативно среагировал.
Сперва на улицу вышел отец, затем вывели девочек, которые, как и Алиса, закрыли глаза от яркого света — шутки ли столько в подвале просидеть. А потом та самая темненькая, что жила отдельно, вслепую схватила отца за рубашку, что-то залепетала и брякнулась на колени, уронив лицо в ладони. Остальные тоже потянули к нему руки — он аж отшатнулся — и начали наперебой, всхлипывая и подвывая, благодарить.
Сопровождавшая их врачиха, молодая, та, которая тряслась, и пришлось помочь ей открыть двери, отвернулась и отошла в сторону — расчувствовалась. Пожилая не скрывала слез, гладила каждую девочку по голове. Все они были симпатичными — насколько можно судить, когда они в таком состоянии. И одного возраста — лет пятнадцать на вид, когда юное упругое тело уже готово, а разум — еще нет. Алиса была самой мелкой, наверное, ее взяли под определенного заказчика.
Пожилая врач первая взяла себя в руки и, будто стаю цыплят, принялась подталкивать девочек к «скорым». Темненькая, держащая отца за штанину, не хотела вставать, а может, не было сил. И в этот момент он обернулся, посмотрел на меня, и из его глаз выплеснулся такой ужас, что волосы на моей голове шевельнулись.
Больше всего поразила реакция собровцев, этих матерых волкодавов, привыкших рисковать жизнью. Они сняли балаклавы, и лица у них были, как на похоронах близких: и боль, и ярость, и растерянность. Примерно такие же выражения у неизлечимо больных, которые узнают приговор.
Девочек начали грузить в «скорые», и к нам подошла освободившаяся пожилая врач, села на корточки напротив нас, улыбнулась, протянула руку Алисе:
— Поднимайся, малышка. Все в прошлом. Поехали в больницу.
Алиса вцепилась в мою руку, замотала головой.
— Я в порядке, спасибо.
— Так нужно. Потом тебя отвезут домой.
Врач опять попыталась улыбнутся, поймала взглядом идущего к нам отца. Он ссутулился, из него будто выкачали жизнь. Нависнув над нами, он обратился ко мне:
— Это и есть та девочка?
Я кивнул, и отец посмотрел на Алису.
— Благодари своего героя, а потом вам придется ненадолго расстаться. Ты ведь хочешь, чтобы тех ублюдков наказали? — Алиса яростно закивала. — Тогда идем. Сперва тебя осмотрят в больнице, потом расскажешь обо всем, что тут было. Мы их найдем и посадим, но для этого тебе нужно нам помочь.