Вперед в прошлое 5
Шрифт:
Все сегодняшние планы накрылись медным тазом. Пролетели фанерой в теплые края вслед за августом и журавлями, и вместо того, чтобы готовиться к урокам и тренироваться, я сидел в кабинете биологии за одной партой с родителями: мама, я в середине, отец.
У мамы на лице было столько скорби, что на десять похорон хватило бы, отец мрачно молчал. Он только что пришел, и поговорить мы не успели. Зато мама еще дома закатила истерику, что мы ее в гроб загоним, без отца совсем страх потеряли, она только за Бориса краснела,
Раньше я злился бы, думал, что родители тупые и ничего не соображают. Теперь же понимал, откуда ноги растут у конфликта отцов и детей. Просто мамина голова набита страхами за нас, олухов: как бы не покалечились, не попали в дурную компанию, не сторчались, не загремели в милицию. И с мамкиной позиции она права, имеет полное право клевать меня в темечко. Отец же, хотя наверняка точно так же дрался в школе и хулиганил, вынужден нас тормозить, иначе все мамины страхи воплотятся. Дети поймут мотивы родителей, только когда у них появятся свои спиногрызы. Им пока просто нечем понять!
А многие взрослые забыли, как это — быть детьми, и что творили они сами.
В кабинете был директор, лейтенант милиции — видимо, для устрашения, Елена Ивановна и физрук. Приглашенные явились не все, и дрэк нервничал, меряя шагами комнату, ведь тогда придется приводить угрозу в исполнение — выгонять не только Чуму, но и Димона Минаева.
В коридоре раздались торопливые шаги, и вошел Димон Минаев красный, как рак. Следом ввалилась грузная женщина с неопрятным желтым одуванчиком на голове, одутловатым лицом и мешками под глазами, лет ей могло быть от тридцати до пятидесяти. Когда прошла мимо меня, от нее пахнуло корвалолом.
Борецкий пришел с отцом — молодым, дорого одетым мужчиной с военной выправкой, Плям — с молодящейся сухонькой бабушкой, которая его воспитывала, нашим участковым педиатром. Насколько знаю, мать Пляма «принесла в подоле», а сама укатила на заработки в Москву, не доучившись и оставив чадо на попечение молодой бабушки.
Виновника торжества, Чумы, не было, как и его родителей. Интересно, кто породил этого отморозка?
— Здравствуйте, товарищи родители! — Директор вышел к доске — маленький, лысый, сморщенный, похожий на горного тролля, и такой же злобный. — Позвольте представить вам инспектора по делам несовершеннолетних Василия Витальевича Овечкина.
Приглашенный милиционер — молодой, длинный и сутулый, похожий на хищную птицу, кивнул. Дрэк продолжил:
— Наверное, ваши дети рассказали вам о причине, по которой мы здесь собрались…
Дверь распахнулась, и в кабинет ворвался огромный мужик, статью напоминающий медведя-шатуна, который подыхает от голода, в светлой рубашке неопределенного цвета с желтыми кругами под мышками. Приплюснутое коричневое лицо, изборожденное мелкими морщинами, слива-нос, впалые глаза под кустистыми бровями, выдающиеся вперед челюсти.
Встав возле директора, он шумно поскреб свалявшиеся седые патлы и изверг что-то среднее между рыком и сипом:
— Прошу прощения. Сучоныша своего ждал. Его тут нет, да? Вот же выродок!
Он оскалился, и по черным зубам я узнал папашу Чумы.
— Вы папа Юры Чумакова? — вытаращился на него дрэк.
— Да, этого у… у… убоища.
— Проходите, Вячеслав Олегович, присаживайтесь на свободное место.
Странно было понимать, что у этого существа, которое без мата разговаривает с трудом, есть благородное имя. Вячеслав. Еще и отчество есть! Хотя ему больше подошло бы просто погоняло.
Покачиваясь, старший Чума протопал между рядов и уселся позади нас, обдав потом, перегаром и сигаретной вонью. Отец и мама переглянулись. Мне подумалось, что с таким предком вырасти другим у Чумы не было шансов. До чего ж вонючий у него родитель! А ведь там еще есть мать. Страшно представить женщину, способную жить с таким человеком, наверное, это опустившаяся алкашка.
Здесь не было Афони и Ары, собрались только наши. Наверное, им назначено на другое время.
Дрэк пересказал наше приключение практически без искажений, валя всю вину на Чуму. Его отец сопел, но слушал молча, изредка матерясь себе под нос.
Потом Елена Ивановна подтвердила, что Чума пытался сорвать урок, а я вызвался его вышвырнуть, она была против, но ничего сделать не смогла. Дрэк добавил:
— Мартынов меня удивил. Мальчик с примерным поведением вдруг отправился выяснять отношения с Чумаковым! Павел, а если б у него была заточка?
Я выдержал перекрестный огонь взглядов дрэка и моей матери, а вот классная смотрела на меня с благодарностью.
После того, как смолк директор, заговорил инспектор по делам несовершеннолетних. Он вещал так же нудно, как наша историчка: бу-бу-бу, бу-бу-бу. Такого надо приглашать при бессоннице, его бубнеж действовал убаюкивающе.
Он напоминал о том, что с четырнадцати лет наступает уголовная ответственность, и несовершеннолетний может быть осужден и даже лишен свободы, если преступление совершено повторно. Произошедшие подпадает под умышленное причинение вреда здоровью средней тяжести. А до того некоторые товарищи привлекались за вымогательство и стоят на учете.
Я покосился на Борецкого-старшего, пригвоздившего отпрыска взглядом к парте. А вот как такое уродилось у этого франта, непонятно. Или он отчим Барика?
Бабушка Пляма лишь качала головой, а вид у него был, как у нашкодившего щенка.
Когда инспектор смолк, снова заговорил директор:
— Теперь мне хотелось бы выслушать фигурантов. Мартынов, начинай, тимуровец ты несчастный! Расскажи, зачем подверг свою жизнь опасности и подал дурной пример товарищам.
Чувствуя, как все собравшиеся, в том числе старший Чума, смотрят на меня, я на миг оцепенел и растерялся. Казалось, сердце подпрыгнуло и затарабанило в горле, перекрывая дыхание. Что я скажу? Что на меня наехали, и я отбивался? Заикаясь и бэкая — так я ответил бы год назад.