Вперед в прошлое 5
Шрифт:
Рамиль, который на полголовы ниже Карася, прижал его к забору и прорычал:
— Говори, сука, дома ли…
— Выхожу, ля! — крикнула Карасиха и вышла ступила на порог — нескладная, мосластая, словно собранная из запчастей, неподходящих данной модели человека, подогнанных кое-как. — Отпусти его, малой.
Рамиль шагнул назад, Карась шуганулся в сторону и поплелся домой, Карасиха же к нам идти не спешила.
Мы остались за забором, Гаечка ступила во двор и сказала:
— Я тебя ждала, между прочим. И сейчас жду. Зассала?
— Я что,
— А втроем на одного — нормально? — парировала Гаечка. — Или сюда, тебя не тронут. Поговорим хотя бы и все решим.
— Если я тебя нахлобучу, они ж меня порвут… — засомневалась Карасиха
— Ты глухая или тупая? Они тебя не тронут. Они хотят убедиться, что все будет честно, потому что именно ты подговаривала девок, чтобы напасть на меня втроем.
— Звездеж!
Я не выдержал, шагнул к Гаечке и сказал Карасихе:
— Именно — звездеж! С твоей стороны. Ты съезжаешь, а мы все видели, как вы втроем терлись возле Сашиного дома, а потом драпанули оттуда, теряя тапки. Короче, или ты идешь сюда, и вы выясняете разногласия, или завтра вся школа узнает, что ты струсила принять вызов один на один.
— Где гарантии, что меня не порвут, когда я ей глаз на жопу натяну?
— Мое слово — вот гарантия.
— Бред! — тряхнула головой Катька.
— Для того, слово кого ничего не значит, конечно бред. Но не все такие, как ты, — проговорил я. — Если ты не приходишь к нам на счет «пять», победа автоматически присуждается Саше. Начинаю. И раз, и два…
Карась, остановившийся в середине двора, выложенного досками, подбежал к сестре, что-то ей горячо зашептал.
— Какое, нафиг, мнение ты имеешь? Тьфу, дебил!
Тем временем я неспешно считал:
— И четыре, и…
— Ладно! — сдалась Карасиха и зашагала к нам.
Гаечка сжала мою руку, уставилась на Карасиху, которая шла, будто на эшафот. Я смотрел на нее и думал, до чего же она, мягко говоря, не вписывается в каноны красоты. Торс без намека на талию или грудь, грудина чуть вдавлена, спина широченная, туловище слишком длинное для таких ног, х-образных, мосластых, с острыми коленками и пространством между бедрами, как у козы.
Выпуклый каплеобразный лоб, лысые надбровные дуги, выпученные глазные яблоки, затянутые веками так, что от глаз осталась щелочка. Массивный нос с кончиком, свисающим до нижней губы. Рот, как у жабы, и если у ее брата губы мясистые, то у Катьки — тонкие. Жиденьки серые волосята, под которыми просматриваются синие вены.Как-то даже жаль ее стало.
Она, конечно, бодрилась, выпячивала грудь, но в глубине глаз плескалась паника. По-хорошему, ее стоило бы наказать, но это не моя война, а Гаечкина, ей и решать, драться или спустить ситуацию на тормозах.
— Какие у тебя ко мне предъявы? — Голос Гаечки звучал уверенно, а трясущиеся руки она убрала за спину.
— В смысле? — Карасиха распахнула веки, и показалось, что ее выпуклые глаза выпадут из глазниц.
— Харэ косить под дуру, — с нажи мом сказала Сашка. — Все знают, что ты меня пасешь. А раз так, значит, у тебя ко мне претензии. Слушаю внимательно. Что ты имеешь против меня? Что ты мне предъявишь?
Ясно было — ничего, и Карасиха тщетно пыталась придумать хоть что-то, ее глаза бегали.
— Ага. Все видят: тебе нечего мне предъявить. Значит, либо ты публично извиняешься за все оскорбления, либо я бью тебе морду за несправедливый наезд.
— Справедливо, — сказал Илья из-за забора. — На бой ты не пришла, тем самым признав свою вину и право Саши тебе накостылять.
— Вас же толпа! — возмутилась Карасиха. — Что я, дура?
Карась, застывший в середине двора, не решался ни уйти, ни вмешаться в конфликт.
— Дура, — хрипнула Сашка. — Быдло и мразь. Безмозглая деревенщина, гопница и… розетка. Самая страшная баба в нашей школе, страшнее технички…
Гаечка не могла просто взять и ударить, потому провоцировала Карасиху. На каждое оскорбление Катька все больше деревенела и выкатывала глаза. Последнее ее добило, и она кинулась на Гаечку.
Подруга была готова, закрылась, сместившись в сторону, и впечатала кулак в скулу Катьки. Хрясь! Второй удар в висок — бац! Только сейчас Карасиха сообразила, что перед ней не аморфная деваха, которую — за патлы и об коленку, а боец, закрылась и отступила, потряхивая головой.
— Не останавливайся! — посоветовал я. — Добивай!
Гаечка попыталась достать ее боковым, потом — апперкотом и прямыми, но без толку: Карасиха наглухо закрылась.
— Ноги, — напомнил я.
Ногами Гаечка работала не очень, вреда ее шлепки Карасихе не причиняли. А может, Катька вошла в боевой режим и, как и я во время драки, не чувствовала боли.
Только я собрался напомнить о партере, как Карасиха ринулась в атаку, Гаечка вошла в клинч, повалила Катьку подсечкой в траву, села сверху, будто на родео. Карасиха закрылась, вертясь, как перевернутый на спину жук, и Гаечка принялась бить ее, приговаривая:
— Глаз на жопу, говоришь? — Бац! Бац! — осталось, — бац! — понять, — бац! — где у тебя башка, а где зад.
Гаечка выплескивала злость — за оскорбления и многолетнюю травлю, за то, что ходила, оглядываясь, и пряталась. Для нее Карасиха олицетворяла и агрессивных шлюх на трассе, и парней с пакетами на головах, и шакалов-гопников, наваливающихся толпой — всю мерзость нашего времени. Раньше я слышал, что женщины в драке беспощаднее мужчин, и теперь в этом убедился. Как бы не пришлось оттаскивать подругу от поверженной Красихи.
— Рычаг локтя, — напомнил я, готовясь разнимать девчонок.
Гаечка вспомнила порядок действий, выполнила их молниеносно. Пара секунд — и Карасиха вопит под ней, хлопая по ноге. Гаечка ослабила хватку.
— Не кинешься?
— Не-ет! — прохрипела Катька.
Гаечка встала и отпрыгнула с вытоптанного пятачка травы. Карасиха перевернулась на бок, потерла руку, встала на четвереньки. Поднялась. Наверное, она в первый раз получает по морде от дворовой девчонки, а не на тренировке.