Вперед в прошлое 5

Ратманов Денис

Она отшатнулась, словно я ее оскорбил, и прошипела:

— Предатель твой Юрка! Нет у меня больше сына. — Она сплюнула под ноги и заковыляла туда же, откуда пришла. Опомнившись, остановилась и заискивающе пробормотала: — Па-аш, а, Паш, у тебя не будет двух сигареток?

— Не курю, — качнул головой я.

Подействовало? Или нет? Воли у нее не осталось, но ведь и разума тоже не осталось! Все нейроны выжег алкоголь, она живет рефлексами от рюмки до рюмки. Может, она вообще помрет, если быстро бросит пить. Блин, опять ввязался непонятно

во что. Даже если сможет вырваться, не станет ли она слабоумной, не повиснет ли камнем на шее Юрки?

— Ну и хрен с тобой. Умные они, смотрят, как на говно, — все бормотала алкоголичка. — А ты поживи с мое! Пройди через то, что я прошла! А потом суди!

Она говорила громко и сипло, как площадная кликуша. Я невольно попятился. Будь что будет. Надеюсь, что сделал правильно.

— Ну и вали! Делавары! Молоко на губах не обсохло, а учат жить! Меня!

Дойдя до перекрестка, я обернулся: мамаша Юрки встала под фонарем, будто ее туда притянуло, как моль. Мимо прошагала женщина с двумя пакетами, и алкашка обрушилась на нее:

— Я его выносила! Грудью вскормила, а он! Променял! На палку колбасы — родную мать!

Незнакомка шарахнулась на проезжую часть, и уже ей в спину доносилось:

— На жрачку променял, сучок! Нет у мня больше сына! Проваливай, Юрка! Я тебя породила, я и убью!

Я зашагал дальше. Компульсивное словоизвержение затихало, затихало, и слов стало не разобрать. Юрка молодец, правильный выбор сделал. Эта женщина потянет его на дно, и вряд ли ей можно помочь. Как там в песне про тех, кто добровольно падает в ад?

Подойдя к дому, я нашел взглядом светящееся окно нашей кухни на втором этаже. Ждут? Как там мама после разговора с бабушкой? Вдруг ей удалось наставить дочь на путь истинный? Но главное, дошли ли до нее слухи о поножовщине с участием моих одноклассников? Скоро узнаем.

Едва переступил порог, как на меня обрушилась разгневанная родительница. Проедать плешь начала еще в прихожей.

— Павел! Немедленно объяснись. Что происходит?! Дня не проходит без плохих новостей. Вы меня в гроб загнать хотите?

Ничего не говоря, я прошел на кухню, загремел кастрюлями, обнаружил борщ и взял тарелку, но мама выхватила ее.

— Ничего сказать не хочешь? Что завтра? Пристрелишь кого-то? Топором зарубишь?

«Расчленю и в лесу закопаю», — мысленно ответил я. Мама молча налила мне борща и поставила тарелку на стол. Я сел есть, она продолжила:

— Дома почти не бываешь, пропадаешь непонятно где. Ты не в секту вступил случайно?

— Спроси у родителей Ильи, — спокойно ответил я. — Мы собираемся с одноклассниками и вместе делаем уроки, помогаем друг другу. За этот промежуток времени я получил пять пятерок и ни одной четверки или тройки, похудел и стал развиваться физически, как и все мы. Мы не пьем и не курим, не шляемся. Просто такими сейчас быть не модно, и нас пытаются… поставить на место. А мы сопротивляемся.

— Ну а поножовщина? Вы сильно изменились, и это меня пугает!

—

Тебе нечего бояться, ма. Мы просто взрослеем и учимся жить. Вот если бы хулиганы на твою подругу напали, ты прошла бы мимо? Не вмешалась бы?

Она качнула головой.

— Конечно вмешалась бы.

Я ее обнял.

— Ну вот и мы защищали девочку, а у хулиганов был нож. Ее хотели изнасиловать втроем, представляешь? Ту самую девочку, которую пытались продать в рабство, а эти черти подумали, что она шлюха, и ей нечего терять. А она — хорошая скромная девочка! Лучше расскажи, что у тебя на работе.

Она протяжно вздохнула и с радостью сменила тему:

— Надо экономить бюджет, уходите за свой счет… Может, если я напишу заявление, за пару месяцев они все забудут? Ну, что мы с Паевской подбивали народ на бунт?

На меня накатила злость, и я не сдержался:

— Конечно забудут! Жунько начнет уважать вас и говорить спасибо. Старшая перестанет орать и материться. Вам повысят зарплату, будет меньше отчетов…

На мамины глаза навернулся самый весомый аргумент — слезы, и она рванула прочь, на выходе столкнувшись с Наташкой.

— Весь мозг вынесла, — пожаловалась сестра, усаживаясь напротив, — со своей говноработой. Да ясно же, что валить надо! И от отца тоже надо было валить.

— Задним умом все сильны, — шепнул я.

— Ну ясно же все! — разозлилась сестра и добавила уже спокойнее: — Пойдем спать. Устала. Весь день за вас переживала.

— Твоя очередь, — усмехнулся я, вспоминая, как меня чуть кондратий не хватил, когда я узнал, что она поехала на мотоцикле с предполагаемым маньяком.

— Больше не дам повода, — сказала она с долей гордости. — Что я в тех малолетках находила? Одно расстройство.

Стало немного обидно.

— Решила перейти на дедушек?

— Да иди ты! Какой ты сегодня… язва!

В кухню вбежал сияющий от счастья Борис с двумя конкурсными рисунками, уже раскрашенными: лебедями и листьями на пруду, и мальчиком, провожающим журавлиную стаю.

— Это не первое место, это гран при! — восторженно выдохнул я.

— Да-а, — протянула Наташка. — Очень круто! Буду гордиться, что мой брат — новый Шишкин. Или как кто ты хочешь стать?

— Врубель, — сказал я. — Мальчик в его стиле нарисован. Ты специально делал стилизацию?

— Типа да. Заметил! Ха! Спасибо за Эрика Леонардовича! Он крутой учитель.

Натка щелкнула его по лбу.

— Никакой учитель не поможет, если ученик бездарь.

Впервые за долгое время мне было страшно ложиться спать. Появилась тревога, что я опять все сделал неправильно, и таймер отмотает время назад.

Но если по совести поступать неправильно, то в чем вообще смысл? Тогда гори оно все огнем!

И как себя ни убеждал, что я пришел в состоявшийся мир со своими правилами и негодовать по этому поводу бессмысленно, но острое несогласие с происходящим никуда не девалось, ведь нам жить по этим дебильным правилам.