Вперед в прошлое 5

Ратманов Денис

Гаечка вскочила.

— Это мое, дебил!

Тетрадь хрустнула. Половина осталась у Чабанова, половина — у Барика. Кувыркнувшись в воздухе, записка упала прямо к ногам Джусихи, которая вошла в класс и сразу же устремилась разнимать учеников. Убедившись, что потасовка отменяется, она застыла в ряду между вторыми партами так, что едва не касалась Ильи.

— Что опять такое, девятый «Б»?! Это не класс, а экстремисты какие-то. Борецкий!

Барик вытянулся по стойке смирно. Гаечка уставилась на свою записку, которая лежал текстом кверху прямо под ногами Джусь,

и враз стала пунцовой. Вырвала у Барика листы своей тетради и села на место. Мы все замерли, как тот листок у ног монструозной училки.

Не смотри туда. Тебе совсем неинтересно, что на этом листке. Сейчас прозвенит звонок, и ты уйдешь, а я схвачу записку. Однако делать западло для Джусихи было счастьем. Она наклонилась, подняла записку.

Воцарилась мертвенная тишина. Гаечка, оставшаяся за спиной Джусихи, схватилась за голову и вжалась в парту. Я смотрел на лицо русички — ноль эмоций, лишь чуть приподнялась правая бровь, а уголок рта опустился. Вот попадалово! Надо как-то отмазать Гаечку.

Джусиха потрясла листком.

— Надо отдать должное, это весьма поэтично. У автора есть потенциал!

— Что там? — спросила Баранова.

— Оскорбительная эпиграмма. На меня. С вашего позволения, я не буду это зачитывать.

Она отошла к столу, окинула глазами класс. Не надо быть психологом, чтобы заметить, как покраснела Гаечка. Она сидела перед Ильей, а ее уши алели ломтиками помидоров.

— Сто пудов, это Мартынов! — воскликнул Барик.

— Да, они смеялись, передавая друг другу эту записку, — поддержала его Баранова.

Я встал и возмутился, изо всех сил изображая оскорбленную невинность:

— Ты гонишь? Какая записка? Мы вообще смеялись с карикатуры на Карася!

Да, я — не мафия!

Теперь все зависит от наблюдательности Джусихи и актерских способностей Гаечки. Усаживаясь, я ткнул ее карандашом в спину, прошипев:

— Мафия.

Надеюсь, поймет.

Глава 20

Большое в малом

Если бы на месте Джусихи была наша Вера Ивановна, она быстро сообразила бы, кто способен сочинить ядовитый, но талантливый стих. Новая русичка нас совсем не знала, и список подозреваемых сужался только до тех, кто сидел рядом с проходом, где валялась записка: Илья, Ниженко, Димоны, Желткова, Заячковская, Чабанов. Ну и Барик, который мимо проходил.

— И где карикатура, над которой вы смеялись? — спросила Джусиха.

— Офигели! — возмутился Карась с задней парты.

— Где. Карикатура, — повторила Джусиха, расстреливая меня взглядом.

Скучая, я частенько рисовал узоры по клеточкам, смешных уродцев, разные фигуры, и сейчас пытался вспомнить, есть ли под рукой что-то подобное.

Завозился Минаев на третьей парте и подал голос:

— Вот она.

Все повернулись к нему. Красный как рак, он открыл тетрадь по русскому и продемонстрировал мятый листок, где были узоры, наброски машинок, мотоцикл, двойка, мутировавшая в лебедя, голая баба с огромными сиськами и пучеглазая рыба на длинных тонких ножках. Есть! Как удачно совпало! Значит, так мараю

бумагу не только я.

Гаечка к тому моменту сменила цвет на нормальный, более-менее взяла себя в руки и делала вид, что ее это не касается. Но так вели себя многие.

Джусь поджала губы, подошла к Минаеву, взяла в руки листок и развернула к классу:

— Какая прелесть!

Донеслись смешки. Памфилов радостно воскликнул:

— Оба на! Там же Лихолетова! — Он намекал на то, что Димон над ней поглумился, изобразив грудастую тетку. — Во у тебя фантазии!

Клас захохотал, Заячковская аж захрюкала. Почти всем было смешно, кроме самой Лихолетовой. Кровь прилила к ее лицу, губы сжались.

— Это просто рисунок! — воскликнул Димон. — Это не она!

— Фантазии Минаева — большого размера, теперь мы знаем! — не унимался Памфилов.

— Оставь комментарии при себе, — рыкнула на него Джусиха, и он смолк.

— Офигел?! — снова воскликнул Карась, обидевшийся на карикатуру. — На перемене убью!

Джусиха демонстративно разорвала листок, поникнув, вернулась к учительскому столу, открыла журнал.

— Дежурный, кто отсутствует?

Поднялся Памфилов и отрапортовал, что — Синцов и Фадеева.

— На манеже все те же, — проворчала Джусиха, остановила на мне тяжелый взгляд. — Отвечать пойдет…

В классе воцарилась тишина, все втянули головы в плечи и потупились. Из памяти взрослого всплыли воспоминания, которые не поблекли за десятки лет: голос Джусихи, словно метроном, рубящий головы секундам, и ее «Лес поднятых рук» и «Народ безмолвствует».

— Лес поднятых рук! — прозвучало в этой реальности, причем на год раньше, чем должно бы. — Отвечать пойдет… Минаев.

Димон вскочил, едва не перевернув стул, и направился к доске. Джусиха продиктовала ему несколько предложений, он записал без ошибок и рассказал правила. Получил заслуженную пятерку. Вопроса: «У кого-то есть уточнения или дополнения» — не последовало.

Судя по недобрым взглядам, которые она бросала в нашу сторону, Джусиха поняла, что это дело рук кого-то из нас. Будет ли искать истинного виновника? Да. Она вредная и злопамятная. Но не сейчас. Сейчас она упустила момент, когда Гаечка себя выдала, и, если решит кого-то показательно наказать, например, меня, это будет выглядеть бездоказательно. А выгнать с урока всю нашу компанию она не может, потому что такое не приветствуется. Скорее всего, Джусиха затаит злобу и не упустит момента, чтобы нам подгадить, причем мстить будет всем подозреваемым без разбора.

В той реальности в десятом классе, когда два девятых объединили, она на ровном месте взъелась на кандидатку в отличницы и завалила ей золотую медаль. Причем та девушка была просто образцом скромности и благодетели. А тут такая причина! Ну и ладно, то, что происходит сейчас — мелочи для меня взрослого. Еще недавно это были бы крупные неприятности для меня-нынешнего. Теперь же я понимаю, что особо переживать не стоит, ничего смертельного не случилось. Однако, если бы попалась, Гаечка переживала бы так, словно ее приговорили к пяти годам строгого режима.