Впереди разведка шла
Шрифт:
Надеваю шлем, вызываю по рации капитана Ермакова. Ответа нет. В наушниках треск, свист, еле различимые обрывки фраз. А время уходит. Как быть?
Мы слева «эскортируем» колонну, держим ее в поле зрения. Но что это? Она притормаживает ход, мотоциклист резко развернул «цюндапп», умчался краем обочины вперед. Последняя машина остановилась... Колонна сбилась в плотную, компактную массу.
Нас терзало любопытство: может, немцы решили сделать привал? Но никто не выходит из машин.
Разгадке помог «цейс». В бинокль отчетливо были видны офицеры в серых плащах. Они оживленно жестикулировали возле разрушенного моста, пересекающего
Ситников соскочил с бронетранспортера, пригнувшись, подбежал ко мне:
— Товарищ младший лейтенант! Так это ж живая мишень, елки зеленые!
— Слушай, Сеня, жми в хвост фрицам и жди сигнала — одна красная ракета. И крой их со всех стволов по заднему месту. Пусть расплавится к чертовой матери пулемет, но бей без передыху. А я врежу по башке колонны. Пришли ко мне срочно Игнатенко и Джугашвили... Понял?
— Заметано!
Несмотря на свой внушительный вес, Игнатенко прибежал на удивление резво, приложил руку к пилотке. Сзади семенил Джугашвили.
— Козырнешь, когда орден будут вручать. А сейчас, Яша, бери свою противотанковую машинку, найди удобное место и ударь по коробкам. Видишь, как они красиво стоят. Ты мне в центре шороху наделай... Пашу с собой прихвати для подмоги. Действуйте, ребята!
Орлов подвел «скауткар» к прогалине в посадке, удобно его развернул.
Офицеры продолжали совещаться, а несколько солдат уже ковырялись у настила моста. Я взглянул на часы — еще пять-шесть делений и... В такие моменты мной овладевало не похожее ни на что чувство. Это был необъяснимый сплав лихости и тревоги, уверенности в том, что все, даже самое рискованное, с этой минуты обязательно удастся. В своих людях я был полностью уверен: мы не раз проникали через частокол самых неблагоприятных случайностей, выкарабкивались из различных передряг.
Пора! Как говорили древние — опасность в промедлении.
Еще не набрала свечения красная ракета, как с трех сторон веером замельтешили огненные трассы. Длинные очереди Ситникова буквально скосили пехоту с грузовиков, за падающими вниз немцами летели каски, ранцы, оружие... Табун гитлеровцев полез прямо в сторону лесопосадки, то есть на нас. Невидимая коса подрубила их под корень, уложила за кюветом в самых немыслимых позах.
Я свинцовыми строчками перекрестил штабной вездеход, перенес огонь на крытые грузовики.
Аверьянов бил из «дегтяря» по колесам, из-за которых робко отстреливались автоматчики. Куртка на Мишиной спине потемнела от пота, а он лишь приговаривал:
— Вот это вам — яйки и шпик, а это — млеко... Кушайте!
Неторопливо, но точно клевал танки и бронетранспортеры наш «пушкарь» Игнатенко. Желтое пламя уже лизало корпус мордастого броневика, загорелась брезентовая крыша стоявшей рядом машины.
И завихрилось, завертелось все на дороге, как в адовом котле!..
Невообразимый хаос внес взрыв в центре колонны. Вначале показалось — лопнул огромный котел. Над грузовиками, а в них, видимо, находились боеприпасы и взрывчатка, поднялись клубы черно-бурого дыма. Раскаленный поток огня, словно извергнутая магма, залил все кругом, потек липкими языками по стенкам кювета. Даже мы на расстоянии ощутили этот жар.
Разведчики продолжали сечь колонну огнем из пулеметов и автоматов: летела щепа от бортов, уцелевшие машины просели на пробитых шинах, скособочились. Один бронетранспортер, пытаясь развернуться, раздавил кормой радиатор соседней машины, сполз
Ко мне подбежал Ситников. Таким я его еще никогда не видел: на посеревшем лице лихорадочно блестели глаза, синие жилки вздулись на висках. Говорил глухо, будто в бочку.
— Командир, сзади еще несколько машин подходит...
Сообщение не из приятных. Но тут везение в буквальном смысле свалилось к нам с неба.
Над нами промчалась шестерка «илов».
— Хоть бы помогли братья-штурмовички,— кто-то со вздохом проронил, прислушиваясь к удаляющемуся гулу.
Но что это? Гул как бы покатился в обратную сторону: два краснозвездных «ила» сделали вираж, пронеслись над уже порядком распотрошенной колонной, развернулись, и из-под крыльев полетели какие-то оранжевые поленья. Факелы заплясали еще над несколькими машинами. «Илы» что-то высыпали и на подходивших гитлеровцев — там тоже взметнулись столбы пламени и дыма...
Собрались мы быстро. Знали — мост пройти не удастся, поэтому по ходу движения стали искать брод.
Пылим на «скауткаре». Сзади, как привязанный, трофейный броневик.
Ситников, свертывая цигарку, долго смотрел на пленного ефрейтора, затем тихо спросил:
— Наме? *
* Имя? (нем.)
Тот приподнялся от неожиданного вопроса. Потом по-солдатски четко выпалил:
— Ефрейтор Густав Центнер.
Сеня что-то еще ему сказал, тот заулыбался. Мы переглянулись.
— Я ему говорю, что он соответствует своей фамилии: лавчонку имел, всякой дребеденью торговал — подтяжками, пуговицами, иголками...
Старший сержант еще о чем-то потолковал с немцем. Затем пояснил нам:
— Его напарником интересовался. Был студентом, работал на химическом заводе. С легкими у него не все в порядке. Тотальник.
Да, Гитлеру приходилось подгребать уже и таких доходяг. Об этом мы знали и раньше из трофейных документов. В них говорилось, что ввиду напряженного положения с живой силой следует быть менее требовательными к солдатам поступающего пополнения. Перечислялись статьи, которые не освобождали от строевой службы: деформация грудной клетки, срастание нескольких пальцев правой руки, укороченная нога и т. д. Ничего не поделаешь, на безрыбьи и рак рыба — калеки, горбуны, колченогие, беспалые...
Раньше мне все немцы казались на одно лицо, и я не особенно интересовался этими винтиками, гайками, шурупами адской машины, которую сконструировал бесноватый фюрер, метивший в императоры «тысячелетнего рейха». Враг для меня был негативом, одноцветной фигурой, силуэтом без теней и форм на однообразном черном фоне. Война — едкий реактив — проявила это примитивное изображение. Она провела на нем контуры, проложила резкие тени, округлила и закончила очертания.
Позже, и при захвате «языков», и при допросе пленных, я старался понять нутро этих «хозяев мира», стал изучать даже такие детали, как место рождения, наличие родственников, род занятий до войны и тому подобное. Складывая наблюдения в одно целое, понял, что гитлеровский солдат в отличие от нашего бойца напоминает наемника. У него четкий, раз и навсегда заведенный порядок: хоть умри, а вовремя накорми, дай выспаться, обеспечь наступление танками, пушками, самолетами... И он слепо выполнит любой приказ. Недаром в вермахте существовала поговорка: «Размер моего жалования не позволяет мне иметь собственное мнение».