Впереди разведка шла
Шрифт:
— Вот документ! Как видите, не фальшивый.
Немец — помятый, с кляпом во рту — испуганно замычал при виде лихих казаков. Капитан (он оказался из полковой разведки) обошел пленного вокруг, щелкнул ременной нагайкой по хромовому голенищу.
— Документ убедительный. Вы кто по званию?— обратился он ко мне.— Часть, командир?
— Младший лейтенант Каневский. От генерала Свиридова.
— Карпа Васильевича хорошо знаем. Дают его гвардейцы фрицам и в хвост, и в гриву. Ну что ж, разведчик,
Когда садился в бронетранспортер, подошел тот казак, который грозился нас «порубать».
— Извините, товарищ младший лейтенант. Неувязочка вышла. Осечка...
— Ладно, счастливой дороги и крепких подков. Встретимся после войны, погутарим...
Встретимся ли?
Когда в бригаде узнали о нашем возвращении, да еще с «уловом», полковник Барладян сразу же вызвал в штаб, позвонил командиру корпуса. Тот приказал немедленно доставить пленных, подготовить на нас наградные листы.
Затем трубку передали мне. Комкор выслушал короткий доклад, после паузы спросил:
— Головой ручаешься, что в квадрате двести четыре битые танки?
— Да они только и годятся, что на переплавку, товарищ генерал!
— Хорошо, отдыхай...
Позже мы узнали: капитан, захваченный нами вместе со свитой, оказался командиром батальона. А направлялся он на доклад в рощу, где размещался штаб одной из частей 17-й пехотной дивизии. Гитлеровцы, шедшие в колонне на передовую, немало удивились бы, узнав, что их командир проезжал рядом в бронетранспортере с кляпом во рту...
...«Миус-фронт» трещал по всем швам. Гитлеровцы, не успевая латать бреши, сосредоточивали силы на отдельных участках, пытались нас контратаковать, но попытки оказались тщетными.
Письмо это так и не дошло до адресата. В нем старший ефрейтор Франц Комперивольте сообщал жене: «Сейчас здесь проходят жаркие бои. Ты, видимо, уже слышала в сводке о Миусском фронте. Можно сказать, что речь идет о том — быть или не быть...»
Не быть! Неукротимый вал нашего наступления катился по многострадальной донецкой земле.
Гроза над терриконами
Наш мехкорпус постояннно находился в движении, маневрировал, заходил в тылы врага, перерезая его коммуникации, «отщипывая» куски от окруженной таганрогской группировки.
Один бой ожесточеннее другого. Противник, как волк, попавший в капкан, готов был отгрызть лапу, но вырваться из ловушки, спасти свою шкуру. Он бросал технику, боеприпасы, горючее, продовольствие, даже раненых...
Тщетно! Овладев хутором Рождественским совместно с кавалеристами генерала Кириченко, части корпуса отсекли гитлеровцам последний путь отхода.
Обстановка менялась на глазах, поэтому разведку держали, как говорят моряки, «на товсь». Генерал Свиридов постоянно
...На сей раз куда-то запропастились танкисты 25-го полка, связь с ними прервалась, в штабе бригады волновались. Разыскать их было приказано моему взводу.
Искать мы отправились на трех машинах — двух БА-64 и одном «скауткаре». В самом начале пути подстерегла неудача: у одного бронеавтомобиля сломался двигатель, другой, водителем которого был Романенко, подорвался на мине. Хорошо хоть, что обошлось без жертв. Я «укрупнил» экипаж «скауткара», и мы продолжили выполнение боевой задачи.
Чем дальше углублялись в продутую суховеем степь, тем чаще натыкались на места недавних боев. Вот тут поработали наши штурмовики: с десяток «тигров» и «фердинандов» застыли со спущенными гусеницами, поникли хоботы пушек... Рядом, у воронок, танкисты в коротких куртках с розовым кантом на погонах.
Дальше, на равнинном пятачке, соорудили гитлеровцам «натюрморт» кавалеристы. Немцы, вероятно, застигнутые внезапной атакой конников, даже не успели разбежаться по сторонам — их прямо ротами вырубили в мелкую крошку... До этого лишь однажды мне довелось видеть налет кавалеристов на батальон гитлеровцев с обозом. Зрелище потрясающее! Взбивая клубы пыли, галопом, с шашками наголо, развернутым строем всадники врезались в колонну и с молодецким присвистом наотмашь и взахлест принялись шинковать ошеломленного противника.
Храбрость казаков, отблеск клинков, стремительность удара, залихватское «ура!» — все это неизгладимо в памяти.
Мы перевалили гребешок, опустились в глубокую балку. На карте она выглядела коричневой полоской и значилась безымянной. Но местные жители прозвали ее Калиновой должно быть потому, что вся она поросла кустами с яркими, пурпурного цвета ягодами. Сразу за Калиновой балкой начинался пологий спуск — склоны изрыты траншеями, опутаны рваной «ежевикой» колючей проволоки. Суглинок перемолот траками...
К вечеру мы нашли штаб 25-го танкового полка. Тут же я встретил старшего лейтенанта Иванова. (Признаться, здорово переволновался за его судьбу.) И вот теперь Володя стоял передо мной живой и невредимый, в неизменном своем промасленном комбинезоне, коротких кирзачах, черный весь от копоти. Потертый шлемофон сдвинут на одно ухо. Сгреб меня в объятия.
— От тебя, Сашко, сам черт не спрячется!
— Поневоле разыщешь. Комбриг мечет громы и молнии: куда, говорит, эти мазутники запропастились?