Враг моего отца
Шрифт:
Сложно было поверить, убедить себя в том, что вижу, но в глазах его был отчетливый страх. За меня.
— Ты можешь трогать, — испугала сама себя, но ничем не выдала отношения к этой идиотской импровизации. — Я не знаю, почему, но тебе можно…
Ох, сколько всего было в сего взгляде — какие там только демоны не плясали! А главное — так похожие на моих собственных. Он раздумывал несколько секунд, потом медленно потянулся рукой и осторожно коснулся скулы. Я прикрыла глаза, облизала губы, и тут же почувствовала, как на них лег его
— И почему мне можно?
— Я не знаю, — пожала плечами, наслаждаясь его касанием.
— А что еще мне можно?
— Я не знаю.
Он опустился рядом, и большой палец тут же заменили его губы. Осторожно, дрожа от голода и желания наброситься. Рука мужчины переместилась на висок, в волосы вплелись пальцы и слегка сжали. Я вздохнула, подаваясь вперед, и оплела его шею руками, углубляя поцелуй. Но стоило ему поддаться, в пальцах зашелестело знакомое покалывание — страх снова побежал по венам. С губ сорвался стон, когда я отпрянула, еле выдираясь из его рук:
— Все, — и открыла глаза, встречаясь с черными глазами Багратова. Голодными, злыми и обеспокоенными — невероятный коктейль.
— Ты меня прикончишь, Кристина, — тихо выдохнул он, прикрывая глаза.
— Это будет честь для меня, — усмехнулась невесело, выравнивая дыхание.
— Ты даже не представляешь, какая… А сколько людей тебе спасибо скажут…
Мы наорались друг на друга, теперь сидели лицом к лицу, и от его хриплого шепота мне хотелось пытаться его прикончить снова и снова…
— Много же ты наворотил…
— Много, — ошалело и как-то обреченно подтвердил он. — Как ты себя чувствуешь?
— Отчаянно хочу тебя прикончить.
— А как я хочу, — и он стиснул зубы, сдерживая стон разочарования. — Ты меня напугала вчера.
— Я сама себя напугала.
— И все же… Ладно, мне, но почему ты не сказала Марике? — хриплый шепот сменился на обыденный деловой тон. Нам обоим было неуютно на той территории, на которой неожиданно оказались, признавшись друг другу в желаниях.
— Я давно живу, как в оранжерее, Слава, — выпрямилась я, отстраняясь. — Меня не окружают люди, которые не знают, что со мной делать. Даже на съемочной площадке…
=25
— А твой бывший? — неожиданно вставил он.
— Откуда ты знаешь? — опешила я.
— Куваев говорил, что ты обожглась, когда убеждал не лезть к тебе…
Я задумалась, но отступать было некуда:
— У бывшего ничего не вышло. И он не выдержал.
— Почему?
— Слава… — закатила я глаза, — не выдерживают мужчины рядом со мной моих приступов…
— И много их было?
— Двое, — и я сжала губы, неуверенная, что хочу отвечать дальше.
— Я хочу выдержать, — вдруг серьезно заявил он.
Это все было похоже на какой-то сон. Я точно проснулась? Даже про головную боль забыла.
— Зачем это тебе? — усмехнулась,
— Ты правда хочешь, чтобы я подумал? — сократил он между нами расстояние до прежнего и неожиданно толкнул на спину, нависая сверху. — С тобой вообще все не так, Куваева. — Он будто пытался отрезвить себя неприязненной фамилией. — С самого первого дня. Я не встречаюсь с такими женщинами, не вожу их в Португалию знакомить с друзьями и не кормлю креветками с рук.
— Может и не надо? — глядела на него исподлобья.
— Надо, Кристина. Я давно ни в чем не был так уверен.
Мы помолчали, разглядывая лица друг друга.
— Вот так делать нельзя, — прошептала я, упираясь ладонями в его грудь. — Не ограничивай пространство, это меня пугает. Ты большой и сильный, я маленькая… начнется приступ.
— Хорошо, — и он с готовностью выпрямился на руках, усаживаясь рядом. — Что Дейв вчера сделал?
Я тоже поднялась и уселась, скрестив ноги.
— Он подошел со спины и начал играть прелюдию к сексу, — ответила с волнением, — полез в футболку и трусы.
А он красивый, когда в ярости. Если все, что говорит и делает, правда — я уже отмщена. Славе просто крышу рвануло от этого короткого описания, а усугубилось все тем, что рвануло тихо, без внешних проявлений. Почти.
— Дай угадаю — тот охранник делал то же самое, да? — сурово потребовал он.
Мы ходили по тонкому стеклу, отделяющему мои незаживающие раны. Вернее, ходила я. Багратов в него бился.
— Слава, я не могу! — вскричала. — Не надо так со мной разговаривать! Вспоминать то, что было, страшно!
— Хорошо-хорошо, — выдохнул он, поднимая руки в знак капитуляции. — Прости. Пожалуйста.
Мы помолчали некоторое время. Он сначала рассматривал меня, потом повернул голову к окну. Там только-только встало солнце, небо еще отдавало синевой, наполняясь плавным гулом очередного заходящего на посадку самолета.
— Да, тот охранник делал то же самое…
— Его хоть посадили? — живо вернулся он ко мне взглядом.
— Кажется, — пожала плечами. — Меня не водили на заседания — я лежала в больнице…
И снова это изумление в его глазах и страх напугать очередным вопросом, рвущимся с языка.
— У меня было поломано ребро, гематомы на лице, сотрясение… — объяснила на удивление спокойно. — Он пытался меня сначала напугать силой, потом вырубить.
Несмотря на солнце за окном, лицо Багратова потемнело. Он прикрыл глаза, пытаясь взять себя в руки. А я просто смотрела на него, привычно отмечая — не качает головой, вообще ни одного движения не делает, чтобы облегчить принятие эмоций. И это не нравилось. Такие люди, которые вообще не делают лишних движений, все оборачивают в движения целенаправленные — действия. Слава именно этим сейчас и был занят. Но я промолчала.