Враг стрелка Шарпа
Шрифт:
– Не сомневаюсь, майор. Так многие думают. Даже мою супругу мне пришлось переучивать.
Француз помолчал.
– Она – ваша соотечественница. Мы встретились и поженились во время Амьенского мира, я тогда приехал в Лондон. Прожив десять лет во Франции, она научилась весьма недурно готовить. Может, и не так, как профессиональная стряпуха, но самое главное она усвоила – вкусно готовить просто.
– Просто?
– Очень просто.
Полковник оглянулся на Потофе, подбиравшего с коленки оброненный кусок лакомства, и продолжил:
– Берёте зайчатину, очищаете мясо от костей и кладёте на день в оливковое масло с уксусом и вином. Добавляете туда чеснок, щепотку соли, перец; если есть ягодки можжевельника, их тоже. Кровь не выбрасываете – её мы перетираем с печёнкой…
Глаза Дюбретона засверкали. Он вошёл в раж:
– Вымочив мясо, слегка подрумяниваете его на масле и, обваляв в муке, возвращаете обратно в соус. Подливаете ещё вина, бросаете перетёртую с кровью печёнку, тщательно перемешиваете и варите до готовности. Блюдо – пальчики оближешь, особенно, если полить ложкой-другой оливкового масла перед подачей на стол.
Сзади довольно закряхтел Потофе. Смысл речи Дюбретона толстяк уловил, и, поймав на себе взгляд Шарпа, бывший кашевар показал ему крохотный кувшинчик:
– Масло!
Похлопав себя по животу, Потофе шумно испортил воздух.
В третий раз прозвучал крик, рвущий душу, полный боли и безысходности. Дезертиры лыбились, выжидательно пялясь на четверых чужаков. Дюбретон уронил еле слышно:
– Ничего, майор, настанет и наш черёд посмеяться…
Хейксвелл, который совмещал два приятных занятия: тискание шлюхи и присмотр за подсчётом денег, объявил:
– Тютелька в тютельку, маршал!
– Bon! – Потофе протянул ладонь, и Хейксвелл бросил ему одну из гиней.
Золото вернуло Обадии отличное расположение духа. Уняв судороги, он глумливо поинтересовался у Шарпа:
– Желаешь теперь получить пленную дамочку, Шарпи?
– Уговор дороже денег.
– Уговор, да… – Хейксвелл засмеялся, – Хочешь, уступлю тебе эту?
Девица захихикала. Хейксвелл изгилялся:
– Она испанка, Шарпи. Ты же любишь испанок? Тоже испанка и тоже шлюха, как твоя баба… Тереза, так, что ли?
Шарп не отвечал. Рядом неслышно возник Харпер.
Хейксвелл приблизился, волоча с собой девку:
– Бери эту, Шарпи, не прогадаешь!
Урод сбросил с плечей женщины бретельки, обнажив её грудь:
– Смотри, какое добро пропадает! Смотри! Ах, ну-да! Я запамятовал! Шарпи таперича вонючий офицер! Шарпи брезгует таперича шлюхиными сиськами!
Солдатня вокруг загоготала. Хейксвелл ущипнул девку за сосок, и та отозвалась натянутым смешком.
– Она лучше любого служивого, офицер Шарпи! За шиллинг в день и выпивку будешь командовать ею сколько влезет!
Рядовой английской армии получал жалование – один шиллинг в сутки, плюс регулярно выдаваемый ром. На это Хейксвелл и намекал.
Потаскушка вытянула к Шарпу накрашенные губы и причмокнула.
Потофе, смеясь, бросил Дюбретону фразу на родном языке. Упиваясь собой и собственным остроумием, Хейксвелл швырнул девку Шарпу, так что она была вынуждена вцепиться в стрелка, чтобы не упасть. Тогда Обадия ткнул в них пальцем и завопил:
– Гляньте-ка, парочка просто создана друг для дружки!
Шарп поправил винтовку, вздёрнул подбородок девицы вверх и взглянул ей в бесстыжие очи под сальной чёлкой. Было, наверно, в его взоре что-то такое, от чего шлюшка потупилась и сникла. Шарп мягко оторвал её от себя и натянул одёжку обратно её на плечи:
– Иди с Богом.
– Майор? – Дюбретон мотнул головой назад, где открылась запертая прежде дверь западной галереи. В проёме виднелась решётка, – Потофе предлагает нам двигаться туда. Двум из четверых. То есть вы и я. Пойдёмте.
Офицеры пересекли двор. Дезертиры расступились, пропуская их внутрь. За решёткой был небольшой коридор, что вывел невольных союзников на балкон, нависавший над внутренним двориком. Следом за офицерами вышел Хейксвелл в сопровождении шести вооружённых солдат, тут же наставивших на Шарпа с Дюбретоном мушкеты.
Шарп выглянул вниз и выругался. Строители немало потрудились, украшая этот уголок монастыря. По окружённой сводчатыми аркадами площадке было проложено кружево неглубоких канавок, красиво выложенных цветной плиткой. Сейчас вместо воды их заполнял всякий сор, а камни вокруг растрескались.
Всё это Шарп отметил для себя мельком. Как и терновый куст, как и сухие плети дикого винограда, обвившего изящные колонны. Другое приковало его взор. Другое заставило чертыхнуться. Внизу было полно беглых вояк. Они перешучивались и чувствовали себя очень вольготно. Их нисколько не смущали ни жаровня в центре двора, среди тлеющих угольев которой калились лезвия нескольких штыков; ни женщина, распяленная рядом. Её запястья и лодыжки были привязаны к железным костылям, вбитым в трещины каменного пола. На обнажённом до пояса теле чернели свежие подпалины, от них сбегали к спине тёмные ручейки крови. Шарп покосился на Дюбретона, боясь увидеть на лице того ярость узнавания, но француз скупо качнул головой. Не она. Не его жена.
Один из подонков лениво подошёл к жаровне, взял обмотанной тряпьём рукой штык. Убедившись, что кончик раскалён докрасна, он повернулся к жертве. Та, забилась, охваченная ужасом. Палач прижал её к земле, скрыв от наблюдателей на балконе. Жаркая сталь опустилась, и вопль боли оборвался на половине. Бедняжка потеряла сознание.
– Надеялась улизнуть от нас, Шарпи. – смрадное дыхание Хейксвелла пахну?ло над плечом стрелка, – А мы её клеймим за такое своеволие. Знаешь, что за слово на ней выжгли, капитан?
Вонь палёного мяса забивала ноздри. Хотелось выхватить палаш и щедро напоить клинок кровью ублюдков, но Шарп сдержался. Дюбретон прав. Придёт и их черёд.
Хейксвелл хихикнул:
– «Puta»-вот что на ней выжгли, капитан. Она же испанка. Славно, что не англичанка, пришлось бы выжигать буквой больше. «Шлюха»
Если несчастная и выживет, то останется изуродованной на всю жизнь. Кто она? Уроженка Адрадоса или жительница соседней деревни, что пыталась бежать по извилистому тракту, ведущему на запад от Врат Господа? Да только дороги из Адрадоса отлично просматриваются со стен замка и с вершины сторожевой башни.