Враг в зеркале
Шрифт:
– У меня для вас немного денег, ещё отец просил передать.
– Какие такие деньги? Откуда у него были деньги?
Я невольно возбудил её подозрительность. Надо было выпутываться.
– Я продал кое-что из мебели, мне эти деньги не нужны, подумал, пригодится родственникам.
– Родственникам?
– сомнения её были понятны, ибо ни я, ни она никогда не видели и не горели желанием видеть друг друга.
– Хорошо, приезжайте.
– Я сегодня и заеду. Может, днем, может, попозже.
– Приезжайте, - и трубка
Чингиза не было дома. Ну и ладно, успею. Сейчас меня заботит посещение Буратино.
Таня успела привести в порядок мою одежду. Вполне прилично. Нашел кобуру, а потом и пистолет, трофейный, конечно. Оставил записку, сам удивляясь себе: "...Постараюсь вернуться, как освобожусь. Хочу и к Чингизу ещё заехать. Не беспокойся и не скучай, детка".
Так я закончил, положил записку на видное место, взял ключи от джипа и спустился вниз.
Судостроительную улицу я помнил и тринадцатый дом нашел достаточно быстро: девятиэтажная башня из тех, что в бытность мою здесь считалась местожительством приличным, во всяком случае, более приличным, нежели "хрущевки".
Два подъезда. Вошел в первый, вызвал лифт и нажал кнопку восьмого этажа. Промахнулся. Надо было спуститься на этаж. На ходу проверив пистолет, пошел пешком. У люка мусоропровода стояло забытое помойное ведро, пустое, правда. Тараканы. Разбитое стекло в окне.
Вот и дверь. Я огляделся; ещё три двери на этом этаже, причем две железные, покрытые кустарной маскировкой: дерматин, деревянные планки. Нужная мне двадцать шестая дверь была самая обшарпанная, давно не крашенная, неухоженная, одним словом. И единственная без "глазка".
Я позвонил и скоро услышал шаги. Чей-то странно знакомый голос спросил, кто пришел. Я сыметировал мокрый хриплый голос Ленчика.
– Открывай, открывай, свой.
Имитация прошла удачно; после некоторого нерешительного молчания, щелкнул замок, ещё один - я приготовился выдавить освобожденную дверь, но что-то звякнуло тяжело, может, засов и, наконец - вход свободен.
Пистолет я не стал доставать, дабы не мешал и, едва убедившись, что дверной цепочки не предвидится, стремительно просочился к хозяину, притиснув его к стене и...
...Не веря глазам своим, я разглядывал перепуганного вторжением Ловкача. То бишь, Кашеварова Контантина Анатольевича, капитана милиции, а по совместительству телефонного "Буратино". Это я тут же понял, потому что по мере узнавания, испуг в его глазах не исчез. А впрочем, я не мог понять... Странное выражение... Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы сообразить... Да и то усомнился; медленно, медленно его испуг сменялся... даже не ужасом, а его крайней формой, за которой уже нет страха - наступает спасительный шок. Все это мне знакомо, и пару раз я был свидетелем подобного аффекта, заложенного в человеке изначально, видимо, для облегчения последнего перехода в мир иной. Но здесь-то ситуация была другая!
– Э-э-э! Ловкач!
– Лютый!
– выдохнул он без всякого выражения, просто смиренно констатируя, и мне пришлось его встряхнуть.
– С ума сошел? Это же я, Фролов, Оборотень.
– Оборотень, - безучасно повторил он, и вдруг лицо его стало живым, озарившись радостью и вслед за тем, - мгновенно!
– озабоченностью и злобой - очень интересное сочетание. Было и ещё что-то: угадываемая за крысиным страхом ненависть.
Однако я терял инициативу, запутавшись в расшифровке его эмоций. Я отпустил Ловкача и огляделся.
– Что же, гостя не приглашаешь?
– Гостя?!
– он сумел вложить в вопрос все, что чувствовал, все читаемое на его лице, что пока представляло для меня некую загадку.
Однако уже и прихожая-холл вызвала у меня вопросы. Задавать их я, конечно, не стал, но мне бросился в глаза высокий итальянский фонтан с мелкими русалками и прочей пошлой дребеденью, чрезвычайно эффектно подсвеченный, картина на стене, шелковые обои, небольшая люстра чувствовалась во всем рука профессионального дизайнера.
– Ладно, пошли, разговор есть, - сказал я, закончив изучение коридорного интерьера.
– Проходи вперед. Давай, давай!
Он подчинился.
Стоя на пороге, я присвиснул. Конечно, контраст с замызганной входной дверью был разителен. И при всем при том ничего не было лишнего: диван, кресла, ковер, столик, обязательный телевизор с встроенным видео, музыкальный центр... Общее впечатление - быт на высоте! Не знаю, чем создавался эффект, но комнаты словно бы сияли изнутри - жемчужно-розовым с голубоватым отливом.
– Садись!
– приказал я и только тут вытащил пистолет. Просто для внушительности, не более, чтобы соответствовать роли праведника, несправедливо обиженного лучшим другом.
– Ну, выкладывай, - предложил я, севшему напротив Ловкачу.
В общем-то мне и так все было понятно. Я вспомнил, как он подставил меня под пули, когда ехали переулком к полковнику, после моего последнего возвращения из Москвы. И как меня ждали у автосервиса сразу, едва он отъехал, распрощавшись со мной. Все время он докладывал обо всем Ленчику или Семенову, или обоим.
– Что выкладывать?
– злобно спросил он.
– Что тебе ещё надо?
– Ай-яй-яй!
– посетовал я.
– Как же ты, ловкий Ловкач, не учел, что я могу тебя засечь? Телефоны с определителем продают на каждом углу. Думать надо, Ловкач.
– А не пошел бы ты!..
– с прежней злобой выкрикнул он.
– Что тебе надо? Что ты здесь вообще делаешь? Москвы тебе мало, Оборотень?
– Почему, мало? Хватает. И что же, мне теперь домой нельзя наведаться? В гости заехать?
– Можно. Только зачем людям кровь портить?
– с горечью вопросил он. Пафос, видимо, был реакцией на неожиданность моего визита.