Врангель
Шрифт:
На представлении Евдокимова к ордену командующий Южным фронтом М. В. Фрунзе оставил резолюцию: «Считаю деятельность т. Евдокимова заслуживающей поощрения. Ввиду особого характера этой деятельности проведение награждения в обычном порядке не совсем удобно».
По Крыму ходили слухи, что людей не только расстреливали, но и топили. Будто бы несколько месяцев на дне севастопольских бухт можно было видеть толпы утопленников, привязанных за ноги к большим камням. Якобы среди этих трупов был священник с крестом и в рясе и течение поднимало его руки, будто он произносил проповедь. Это конечно же легенда, аналогичная той, что возникла
Не только население, но и крымские коммунисты были возмущены массовыми расстрелами без суда и следствия. Здесь было определенное противоречие между присланными из центра и местными руководителями. Московские товарищи стремились побыстрее отчитаться количеством «нейтрализованных контрреволюционеров». Крымские же большевики должны были как-то ладить с местным населением, которое расстрелы не одобряло. Ведь жертвами становились не только пришлые беженцы и офицеры-добровольцы, но и коренные крымчане, многие из которых служили у Врангеля в военных и гражданских учреждениях.
Характеризуя состав погибших, официальный представитель Народного комиссариата по делам национальностей в Крыму М. Султан-Галиев писал: «…среди расстрелянных попадало очень много рабочих элементов и лиц, оставшихся от Врангеля с искренним и твердым решением честно служить Советской власти. Особенно большую неразборчивость в этом отношении проявили чрезвычайные органы на местах. Почти нет семейства, где бы кто-нибудь не пострадал от этих расстрелов: у того расстрелян отец, у этого брат, у третьего сын и т. д…Такой бесшабашный и жестокий террор оставил неизгладимо тяжелую реакцию в сознании крымского населения. У всех чувствуется какой-то сильный, чисто животный страх перед советскими работниками, какое-то недоверие и глубоко скрытая злоба». Таким образом, расстреливались не только офицеры и «буржуазия», но даже рабочие военных предприятий или портов.
Четырнадцатого декабря 1920 года член Крымревкома Ю. П. Гавен написал члену Политбюро РКП(б) Н. Н. Крестинскому о том, что Бела Кун, не имея тормозов, «превратился в гения массового террора». А. В. Ибраимов, возглавлявший чрезвычайную тройку по борьбе с бандитизмом, а в 1923 году ставший председателем Крымского Центрального исполнительного комитета, утверждал 22 августа 1921 года на пленуме Областкома РКП(б), что «вся тактика местной власти в Крыму опиралась на ЧК и Красную армию, чем окончательно терроризировалось рабочее и татарское население». А Ш. Н. Ибрагимов, председатель полномочной комиссии ЦК РКП(б) и ВЦИК, прибывшей для изучения ситуации в Крыму, заявил 16 июня 1921 года на пленуме областного комитета партии: «…В Крыму не всё идет нормальным путем… излишества красного террора, проводившегося слишком жестоко… необычайное обилие в Крыму чрезвычайных органов, которые действуют порознь, и от этого терпело население».
Даже глава Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК) Ф. Э. Дзержинский в конце концов признал: «…совершена большая ошибка. Крым был основным гнездом белогвардейщины, и чтобы разорить это гнездо, мы послали туда товарищей с абсолютно чрезвычайными полномочиями. Но мы никак не могли подумать, что они ТАК используют эти полномочия». На самом деле это был типичный прием: после того как дело сделано, перекладывать ответственность на исполнителей на местах, которые, дескать, переусердствовали в выполнении указаний Москвы, а высшее партийно-государственное руководство к этим эксцессам непричастно.
ГАЛЛИПОЛИЙСКОЕ СИДЕНИЕ
Эвакуация из Крыма потерпевшей поражение Русской армии была значительным успехом Врангеля. Теперь вывезенные из Крыма войска становились важным козырем в борьбе за влияние на эмигрантскую общественность. По словам H. H. Чебышева, ставшего помощником барона по гражданским делам, «политик Врангель сказывался в ясном понимании, что спасенная, им вывезенная из России часть русского народа в лице армии, доказавшей свою жертвенность в борьбе с 1918 года, культурные силы, ушедшие за границу вместе с нею, учреждения церкви, воспитания, призрения, молодежь, дети, представители науки, литературы и искусства и т. д. — это тот свободный кусок русской земли, который необходимо сберечь от распыления для будущего».
Прежде всего, в Константинополе надо было хоть как-то обустроить солдат и беженцев. Англо-французские власти, контролировавшие их размещение, определили его местом Галлиполийский полуостров, где в 1915 году десант Антанты вел тяжелые бои с турками. В армии сохранялись военные порядки. Семьи военнослужащих, а также гражданские беженцы, работавшие в армейских или правительственных учреждениях, получали пайки.
Жизнь в лагерях была довольно тяжелой. Те беженцы, у которых были какие-то средства или их ранее эмигрировавшие родные и близкие имели жилье, предпочитали размещаться в самом Константинополе. Эмигранты-старожилы стремились помочь новоприбывшим в турецкую столицу. 19 ноября H. H. Чебышев записал в дневнике о прибытии кораблей с основной массой беженцев:
«Графиня М. И. Мусина-Пушкина, княгиня Урусова и барышни, дочери той и другой, отправились на американском катере в объезд „беженской“ эскадры, которая стоит в Мраморном море между Модой и Принцевыми островами. Я сопровождаю дам. Цель поездки — отвезти на пароходы всякое вспомогательное продовольствие. Катер завален хлебами, банками сгущенного молока, табаком, шоколадом в больших пакетах. С нами какие-то англичане, почему-то в совершенстве говорящие по-русски и тянущие водку из бутылок вместе с американскими матросами.
Пасмурный день. Издали видно большое количество судов, пришедших из России. Палубы усеяны народом. „Саратов“ стоит с некоторым креном.
Развозим провиант. Я собираю сведения о женщинах и детях по поручению графини Е. М. Гейден. Всюду на пароходах знакомые. Спускают веревки, пустые банки, из иллюминаторов тянутся руки. Вы не видите скрытого тентом лица, видите только растопыренные пальцы. Всовываете в них хлеб, банку молока, коробку папирос. Пальцы, как спрут, сжимаются, исчезая с „добычей“…
Смеркалось. Продолжали объезд эскадры. Самое больное впечатление производит „Рион“ (где находится H. H. Львов). „Рион“ стоял высокой черной тюрьмой. Вместо трапа болталась веревочная лестница. Послали на веревках наверх разную мелочь. Я говорил (кричал) с Н. Н. Львовым и другими знакомыми. Все они были возбужденные.
Совсем стемнело. С „Саратова“ сняли офицера, жениха одной барышни. Графиня М. И. Мусина-Пушкина с „Петра Эгира“ вывозила раненого сына и осталась на „Петре Эгире“. Снять ей сына удалось только в 4 часа утра. Прибыли к Галатскому мосту в 9 часов вечера».