Врангель
Шрифт:
Промышленности в Крыму было мало. Крупнейшим предприятием являлся портовый завод в Севастополе, обслуживавший военные корабли. Из природных богатств можно назвать соль, лес и угольное месторождение в горной области, близ Бешуя, в районе Бахчисарая.
Северная Таврия не знала земельного голода — захваченная у помещиков и состоятельных крестьян земля в 1919 году обрабатывалась не полностью. Правда, причиной этому был не столько избыток сельскохозяйственных земель, сколько военные действия и многочисленные реквизиции продовольствия и мобилизации населения, проводимые как красными, так и белыми. Тем не менее в этой области, до революции широко экспортировавшей зерно, вплоть до 1920 года имелись значительные запасы продовольствия. Порядка
Со столь ничтожными ресурсами нельзя было не только надеяться победить остальные 49 российских губерний, но даже сколько-нибудь долго удерживать Крым.
Врангель вспоминал, какими, подчас жестокими, способами приходилось действовать:
«Генерал Кутепов железной рукой приводил свои войска в порядок, беспощадно предавая военно-полевому суду и подвергая смертной казни грабителей и дезертиров. Местные либерально-общественные круги во главе с симферопольским городским головой Усовым стали генералу Кутепову в оппозицию, предъявляя от имени общественности протесты против смертной казни и т. д. Я предложил городскому голове на другой день прибыть в Севастополь. Сообщая о его выезде, либеральная пресса намекала, что в связи с вызовом симферопольского городского головы к Главнокомандующему ожидается ряд перемен в высшем командовании, что главным командованием, вероятно, приняты будут меры против самовольных действий некоторых высших чинов и т. п.
Городской голова вошел в мой кабинет с видом победителя. Но, видя, что я не подаю ему руки и не прошу сесть, заметно смутился.
— Я знаю о неладах Ваших с генералом Кутеповым, являющимся исполнителем моих приказаний, — сказал я. — Я не хочу разбирать вопроса, кто прав. Я ли, дающий эти приказания, или Вы. На мне лежит ответственность перед армией и населением, и я действую так, как мой ум и моя совесть мне повелевают. Вы на моем месте действовали бы, конечно, иначе, однако судьба во главе русского дела поставила не Вас, а меня, и я поступаю так, как понимаю свой долг. Для выполнения этого долга я не остановлюсь ни перед чем и без колебания устраню всякое лицо, которое мне в выполнении этого долга будет мешать. Вы протестуете против того, что генерал Кутепов повесил несколько десятков вредных армии и нашему делу лиц. Предупреждаю Вас, что я не задумаюсь увеличить число повешенных еще одним, хотя бы этим лицом оказались Вы.
Господин Усов вышел из кабинета как в воду опущенный. Через день газеты сообщили, что „вернувшийся из Севастополя симферопольский городской голова отказался сообщить подробности своего разговора с Главнокомандующим“. Еще через несколько дней те же газеты сообщили, что господин Усов тяжело заболел и подал в отставку».
Бывший жандармский генерал Е. К. Климович, имевший большой опыт борьбы с революционным движением, был назначен начальником Особого отдела штаба главнокомандующего. Врангель считал Климовича «весьма дельным и честным человеком» и очень высоко ценил его работу, приводя в доказательство тот факт, что была перехвачена радиограмма, отправленная в Москву севастопольским большевистским подпольем, с требованием «выслать срочно ответственных работников, так как таковых в Крыму не осталось». «Блестящая аттестация генералу Климовичу», — резюмировал Петр Николаевич.
Начало правления Врангеля ознаменовалось казнями в тылу. Было повешено и расстреляно несколько десятков человек, в том числе члены крымско-татарской мусульманской группы, выступавшие за независимость Крыма и сотрудничавшие с большевиками, матросы-севастопольцы, обвиненные в подготовке восстания, 13 участников подпольной организации в Симферополе, члены городского комитета большевиков Керчи и руководство ялтинского комсомола. Десять из пятнадцати осужденных по делу Союза коммунистической молодежи Ялты были повешены Кутеповым. На фронте расстреливали значительно чаще, но точной статистики здесь нет. Под расстрел попадали прежде всего коммунисты, а также лица, уличенные или заподозренные в активной помощи красным.
Тем не менее публичные казни барон запретил, чтобы не волновать население. Между прочим, большевики, расстреливавшие людей куда более щедро, чем белые, никогда не производили публичных казней, посему у них не в ходу была казнь через повешение. Точно так же красные никогда не пороли крестьян, равно как и других подозреваемых в контрреволюционной деятельности, тогда как карательные отряды белых широко практиковали, наряду с расстрелами и виселицами, порку крестьян. Это вызывало у крестьян неприятные ассоциации с временами крепостного права, да и более поздними, когда порка была самым обыденным видом наказания со стороны ненавистных помещиков.
К 1 августа 1920 года в тюрьме в Севастополе находилось 90 человек, заподозренных в большевизме, а в Симферополе — 160. Два месяца спустя, 1 октября, в Севастополе содержалось 190 политзаключенных, а в Симферополе — 373.
Происходили аресты и членов небольшевистской оппозиции. Так, был арестован народный социалист А. П. Лурья (Лурье), соредактор либеральных «Южных ведомостей», а также правые эсеры — товарищ председателя рабочего клуба союза моряков Пчелин, секретарь клуба Рулькевич, член правления Талонов. И. Е. Марков, известный крымский эсер, был убит якобы при попытке к бегству. Его гибель вызвала большой шум в прессе, и двое непосредственных убийц получили по 20 лет каторжных работ, а вот его организатор, войсковой старшина В. И. Кривошеев, отделался четырьмя месяцами заключения в крепости.
Одиннадцатого мая Врангель приказом установил новое административное наказание: «Высылка в Советскую Россию лиц, изобличенных в явном сочувствии большевизму, в непомерной личной наживе на почве тяжелого экономического положения края и пр.». Введение этой меры главнокомандующий в мемуарах обосновывал тем, что «число тюрем было весьма ограничено и не могло вместить всех осужденных». Но широкого применения высылка не получила и коснулась лишь нескольких десятков лиц, «изобличенных в явном сочувствии большевизму». Она действовала скорее как угроза, поскольку многим деятелям небольшевистской оппозиции в Советской России угрожали тюрьма или смерть.
В сентябре Врангель объявил широкую амнистию как уголовных, так и политических преступников. По свидетельству прокурора И. М. Калинина, были освобождены даже люди, состоявшие в нелегальной организации, переправлявшей желающих через линию фронта на советскую сторону.
В газетах стали обычными объявления: «Жительницу города Севастополя Зинаиду Александровну Сосновскую, изобличенную в явном сочувствии большевикам, как бывшую сотрудницу большевистской газеты „Известия“ и высказывающуюся всегда за избиение офицеров и духовенства… — выслать; надворного советника Кузанова Петра Соломоновича, двукратно служившего большевикам, приговоренного к 20 г. каторги и помилованного, но продолжающего сочувствовать большевикам, — выслать» и т. п.
Председателя Крымпрофа и Севастопольского совета профсоюзов, товарища председателя городской думы Севастополя, почетного мирового судью Н. Л. Канторовича должны были выслать в Советскую Россию 23 августа. Но гласные думы М. К. Рыбарский и Н. И. Емельянов добились аудиенции у Врангеля, убедили его, что Советы наверняка посадят Канторовича, а то и расправятся с ним еще более жестко, и добились, чтобы профсоюзного деятеля выслали в Грузию или Константинополь — на его выбор. 15 (28) сентября на пароходе «Возрождение» Канторович, не раз сидевший еще при царе, вместе с семьей отплыл в Грузию. Вместе с ним выслали товарища председателя союза металлистов С. Г. Тимченко, секретаря союза И. Е. Дьяченко и еще нескольких профсоюзных активистов.