Врата Абаддона
Шрифт:
— Они засадили нашу систему в карантин. Отрезали от сети, чтобы заблокировать поражавший локации вирус, или что он там такое.
— Значит, за каждым из этих порталов — солнечная система, набитая теми, кто создал протомолекулу?
Миллер рассмеялся, и от его смешка по спине у Холдена почему-то пробежали мурашки.
— До черта маловероятно.
— Почему?
— Станция пару миллиардов лет дожидалась сигнала «все спокойно», чтобы снять блокировку. Если бы они там нашли решение, не стали бы столько ждать. Не знаю, что это было, но, по-моему, оно добралось
— До всех, кроме тебя, — поправил Холден.
— Нет, малыш. Я такой же «один из них», как «Росинант» — один из вас. «Роси» — толковая машинка, ему о вас многое известно. Вероятно, он мог бы смастерить грубое подобие своей команды. Вот эти, которых ты ощущал, — я в сравнении с ними чувствую себя ручным терминалом.
— И «ничего не объяснилось», — припомнил Холден. — Это ты про то, что их убило?
— Ну, честно говоря, не совсем чтобы ничего. — Миллер скрестил руки на груди. — Мы знаем, что оно щелкало как семечки галактические разумы, — а это уже кое-что. И мы знаем, что оно пережило дезинфекцию, захватившую пару сотен солнечных систем.
Холдену ярко представилось воспоминание: Станция швыряет пламя сквозь кольца врат, звезды по ту сторону лопаются воздушными шариками. Сами порталы, охваченные огнем, гибнут. Даже эхо воспоминания было болезненным до темноты в глазах.
— Они что, всерьез взорвали столько звезд, чтобы его остановить?
В представлении Холдена Миллер похлопал по сооружению в центре зала — хотя теперь он знал, что никакой Миллер ничего не трогает. Нечто нажало нужные кнопки на клавиатуре синапсов, вызвав соответствующий образ.
— Ага. Посовали в автоклав целыми системами. Подкинули в котлы побольше энергии, они и рванули.
— Но ведь они не могут продолжать в том же духе, верно? То есть, если все, кто этим занимался, погибли, некому больше спустить курок. С нами такого не будет?
От ухмылки Миллера у Холдена застыла кровь.
— Сколько можно твердить? Станция перешла на боевой режим, малыш. Она защищает себя.
— А нельзя ее как-нибудь успокоить?
— Конечно, я ведь здесь, я могу снять блокировку, — сказал Миллер, — но для этого вам придется…
Миллер пропал.
— Что? — выкрикнул Холден. — Что мне делать?
Сзади прогремел усиленный динамиком голос:
— Джеймс Холден, именем Марсианской Республики Конгресса объявляю вас арестованным. Опуститесь на колени, руки за голову. Попытка сопротивления приведет к вашей смерти.
Холден подчинился, но голову все-таки повернул. В зале стояли семеро десантников в боевых скафандрах. Они не потрудились навести на него оружие, но Холден знал: в этих скафандрах им по силам порвать его на куски и без выстрелов.
— Честное слово, ребята, чтоб вам дать мне еще пять минут!
ГЛАВА 26
БЫК
Голоса. Свет. Ощущение неправильности — так глубоко, что не распознать. Бык попытался скрипнуть зубами — но челюсти уже были сжаты до боли. Откуда-то доносился плач.
Свет привлек его внимание. Простая матовая белая светодиодка. Аварийное освещение. Такое включают при падении напряжения. Смотреть на лампочку было больно, но он смотрел, чтобы сфокусировать взгляд. Если он сумеет объяснить себе освещение, прояснится и все остальное. Тревожные гудки звучали откуда-то извне. Из коридора. Мысли Быка скользнули туда, в переходы, в широкий бесформенный хаос, но он направил их обратно к свету. Так бывает, когда просыпаешься, только он не спал.
Понемногу он опознал тревожные гудки — так звучат мониторы медотсека. Он в медотсеке, пристегнут к кровати. Руку тянет трубка капельницы. Нахлынуло головокружение, и восприятие мира сместилось — он не стоит, а лежит плашмя. При невесомости это ничего не значит, но человеческий мозг ищет направления даже в безразличном к направлениям космосе. Болела шея. Болела голова. И еще что-то было не так.
В отсеке находились люди. На каждой койке лежали мужчины и женщины, почти все — с закрытыми глазами. Прозвучал новый сигнал — у женщины на койке напротив падало давление. Разбита. Умирает. Он закричал, и мимо проплыл мужчина в форме медбрата, подстроил что-то в аппаратуре, оттолкнулся и скрылся. Бык попытался задержать его, но не сумел.
Он сидел в кабинете. Серж ушел спать. За день накопилось несколько мелких инцидентов — вечные трения в большой, не слишком дисциплинированной команде. Бык вместе со всеми нетерпеливо ждал, вернутся ли со Станции Холден и десантники. Или с нее вернется нечто иное. Опасения все равно не дали бы уснуть. Он стал просматривать записи, присланные с «Росинанта». Джеймс Холден, на удивление молодой и обаятельный, заговорил: «Мы назвали это „медленной зоной“…» Бык отметил про себя, что название, придуманное Холденом, привилось, и задумался, оттого ли, что Холден первым попал сюда, или это его харизма действует даже сквозь пустоту.
А теперь он сам оказался здесь. Значит, кто-то нанес удар. Торпеда пробила оборону, или произошла диверсия. Может, корабль вообще разваливается к чертям.
Над кроватью располагалась панель связи. Бык дотянулся, залогинился и с помощью своего доступа перешел от сестринского поста к общекорабельной связи. Запросил соединение с Сэм, и она спустя несколько мгновений появилась на экране. Волосы плавали у нее над головой, белок левого глаза покраснел от свежего кровоизлияния.
— Бык! — В ее ухмылке почудилось облегчение. — Христос с картофельным гарниром, вот уж не думала, что так тебе обрадуюсь.
— Прошу рапорта о состоянии.
— Ага, — кивнула она. — Я лучше лично доложу. Ты у себя?
— В медотсеке, — поправил Бык.
— Я мигом буду у тебя.
— Сэм, — остановил ее Бык, — что случилось?
— Помнишь того паршивца, что запалился в Кольцо и превратился в котлету при торможении в медленной зоне? С нами то же самое.
— Мы слишком разогнались? — спросил Бык.
— Мы — нет. Правила переменились. Я поставила пару техников экспериментировать, чтоб наскоро уточнить новый скоростной предел, а пока что мы застряли и плаваем в большом кольце кораблей. Вместе со всеми.