Врата Абаддона
Шрифт:
Резкое торможение захватило все корабли одновременно, за каких-то пять секунд снизив прежнюю скорость до почти неуловимого дрейфа в сторону центральной сферы. Произойди это мгновенно, не выжил бы никто. Даже при растянутом торможении многие оказались на грани смерти. Тем, кто спал или работал в амортизаторах, повезло больше. Все, кого торможение застало в коридорах или с грушей кофе в руках, погибли сразу. Насчитали две сотни мертвых и вдвое больше раненых. Три марсианских корабля, двигавшихся заметно быстрее «Бегемота», вообще не отвечали на вызовы, а прочие сообщали о тяжелых потерях. Большие земные корабли пострадали немногим меньше.
Хуже того: радио- и лазерные сигналы, доходившие сквозь Кольцо от оставшейся позади флотилии, жестоко искажались, расшифровать их было практически невозможно. Не то чтобы это так уж много значило. Медленная зона — черт, и к нему привязалось холденовское выражение! — всеми средствами напоминала, как огромны ее расстояния. На доступных им отныне скоростях путь к Кольцу занял бы не меньше времени, чем путь от него до Пояса. Месяцы, причем в челноках, поскольку все корабли оказались захвачены. Тем, кто выжил, приходилось рассчитывать только на себя.
Хватка Станции затягивала их на орбиту вокруг сияющей голубой сферы, и все усилия двигателей не помогали отклониться от навязанного маршрута. Им не давали ни разогнаться, ни остановиться. Тяга не действовала, и невесомость осложняла лечение пострадавших. Линии проводки «Бегемота», уже ослабленные и залатанные на скорую руку после пуска торпеды, давали отказ за отказом. Бригада Сэм металась по кораблю, меняя предохранители и добавляя новые заплаты. Один из земных кораблей из-за аварии в реакторе остался на одних аккумуляторах, другой пытался восстановить поврежденную систему регенерации воздуха. Что бы ни творилось на марсианских кораблях, командование марсиан не делилось новостями.
После боя такое считалось бы за унизительное поражение. А ведь на них никто не нападал.
— И как бы вы это назвали? — язвительно осведомилась Па с экрана ручного терминала. Она выжила, как и Ашфорд.
— Если бы такое устроил я, назвал бы «оборонительными мерами», — объяснил Бык. — Засранец, простреливший Кольцо, что-то в нем повредил, и оно закрылось. Установило запрет на превышение скорости. Потом на Станцию явились Холден с десантниками, и там что-то произошло. То, что управляет Станцией, вроде как дернулось, и эта штука заперлась еще глубже. Я не понимаю, как оно такое проделывает, но логике меня обучали. Оно предоставило нам свободу, насколько было возможно, но чем сильнее мы брыкаемся, тем больше затягиваем петлю.
— Так. — Па пригладила волосы ладонью. Она выглядела усталой. — Я вас поняла. Значит, пока мы ему не угрожаем, хуже не будет.
— Разве что только кто-нибудь натворит дел, — кивнул Бык. — Представьте себе какого-нибудь олуха-марсианина, потерявшего всех друзей. Если он задумает взять под мышку ядерный заряд, пешком дойти с ним до Станции и рвануть там — вот тогда будет хуже.
— Ясно.
— Надо, чтобы все действовали заодно, — продолжал Бык. — Земля, Марс, мы. Все. Потому что я в таком положении от защитных мер переходил бы к активной обороне, к стрельбе. Нам ни к чему, чтобы та штуковина следовала по тому же…
— Я сказала: «Ясно», мистер Бака, — рявкнула Па. — Это значит, что я поняла вашу мысль. Можете ее не развивать. Потому что без чего я сейчас точно обойдусь, так это без самоуверенного самца, толкующего, как высоки ставки и как я рискую напортачить. Я вас поняла. Благодарю!
Бык моргнул, открыл рот — и закрыл. Па на экране терла себе переносицу. В ее ярости слышалось эхо голоса Ашфорда.
— Простите, старпом, — сказал он. — Вы правы, я превысил свои полномочия.
— Об этом не беспокойтесь, мистер Бака, — сказала она, нагружая подтекстом каждый слог. — Если у вас есть конкретные предложения, я всегда готова выслушать.
— Ценю, — поблагодарил Бык. — Значит, капитан…
— Капитан Ашфорд прилагает все усилия, чтобы сохранить контроль над кораблем. Он считает, что для поддержания морального духа команде необходимо его видеть.
«Это как же?» — неспросил Бык. Па услышала вопрос в его молчании.
— Хотите — верьте, хотите — нет, но мы по-прежнему одна команда, — сказала она.
— Я буду иметь это в виду.
Па помрачнела, склонилась к своему экрану, словно к уху собеседника: жест, неестественный в плавучем мире невесомости, при видеосвязи, — и все же избавиться от него не удавалось.
— Я знаю, в каком вы состоянии. Сочувствую.
— Это ничего, — сказал он.
— Если я прикажу вам согласиться на медикаментозную кому?
Он засмеялся. Даже смех звучал как-то неправильно, словно из пустого ящика.
— Я сдамся, когда буду готов. — Произнося эту фразу, Бык сообразил, что звучит она двусмысленно. — Выберемся из леса — и тут же сдамся врачам.
— Так, — проговорила Па. Ее терминал пискнул, и она тихо ругнулась. — Мне пора. С вами потом разберусь.
— Вот именно, — сказал Бык и прервал связь.
Разумнее всего было бы заснуть. Он не спал четырнадцать часов: совещался с выжившими подчиненными, составлял расписание дежурств, делал все, что возможно делать из медотсека, для поддержания корабля в рабочем состоянии. Раньше он не стал бы считать долгой четырнадцатичасовую вахту в критическом положении, но раньше он не был калекой.
Калека.
Он с отвращением провел кончиком пальца от горла вниз, к невидимой черте, где кожа теряла чувствительность и превращалась в нечто чужое. Не тело, а туша. Мозг отпрянул от этой мысли. Он и раньше бывал ранен — и поправлялся. В четырех или пяти случаях он еле выжил. И каждый раз что-то помогало ему встать на ноги. Ему всегда везло, и в этот раз будет так же. Он как-нибудь выберется. Обзаведется еще одной историей, которую некому рассказывать.
Он понимал, что лжет самому себе, но ему не оставалось ничего другого. Разве что устраниться. Может быть, так и следовало поступить. Бросить все на Па. Или пусть Ашфорд рулит. Оба они и глазом не моргнут, если он уйдет в кому. И даже Фред… Черт, Фред, пожалуй, велел бы ему соглашаться. Приказал бы.