Врата богов. Мой верный Конь
Шрифт:
– Ну да, там больше 20 человек, – поддержала его «проверяющая».
– Тогда Эзольду Марченко и обоих ее хахалей. Нечего тут бордель разводить, – как-то слишком уж эмоционально сказала Жанна Петровна, а потом покраснела.
– И того четыре, – подытожил Колесник. – Последний голос за вами, – сказал он Раде.
– Мне некого предложить.
– В таком случае пусть это будет Жека Китос, – предложила «проверяющая».
– Отлично, – обрадовался Колесник. – Вопросы есть? Нет? В таком случае предлагаю перейти к подготовке к спиритическому сеансу. Свои обязанности все знают? Приступайте. Роман пойдет со мной за духовной пищей.
– Куда
– Вестимо куда. В магазин за водкой.
– Понятно. Духовная пища.
– А ты не ерничай. Знаешь, как по-латыни будет спирт?
– Как?
– Спиритус. Как душа или дух. Отсюда, кстати, неразрывность нашей русской духовности и употребления спирта. А знаешь почему?
– Откуда ж?
– Спирт – топливо для духа. Его использовали для окрыления сознания.
Роман улыбнулся, представив себе окрыленного сознанием алкаша.
– А ты не лыбься. Спирт надо принимать в малых дозах на подготовленное сознание. А если им залить тупую башку… – сказал Колесник уже на пороге магазина.
Немного подумав, он взял 2 бутылки водки и 3 вина «Российское».
– Помоги, – попросил он Романа, доставая из кармана брюк авоську.
Пока Роман складывал туда бутылки, в магазин вошли двое строгого вида мужчин.
– Вы почему это в рабочее время?.. – начал укоризненно один из них, но Колесник не дал ему договорить.
– Спокойно, товарищи, – сказал он, сунув им под нос удостоверение.
– Служим Советскому Союзу, – от неожиданности выдали они.
– Вольно, – скомандовал Колесник, и они с Романом вышли из магазина.
– Давай присядем. Разговор есть, – сказал Колесник, когда им попалась свободная лавочка.
– Что ты вынес из сегодняшнего собрания? – спросил он после того, как они уселись.
– Если честно, я ничего не понял, – признался Роман.
– А должен понимать следующее: Мы живем в стране с плановым укладом жизни. Так?
– Так.
– А раз так, то у нас все носит плановый характер, включая борьбу с врагами Отчизны и прочими несознательными элементами.
– А это как? – удивился Роман.
– А это так, что существует негласная разнарядка на выявление товарищей, которые нам совсем не товарищи. При этом чревато как недовыполнение, так и перевыполнение этого плана. С недовыполнением плана, думаю, все понятно. Перевыполнение чревато двумя вещами: с одной стороны, оно может стать поводом для увеличения плана; с другой, – чрезмерный разгул антисоветизма попахивает обвинением в халатности: дескать, с чего это вы развели тут анархию под носом? Как курирующие нас товарищи, которые нам более чем товарищи, решают проблему с перевыполнением плана, нас не касается. Зато когда у них бывает нехватка негодяев, они обращаются к нам за помощью. Как сегодня, – говоря это, Колесник с откровенно наигранным пафосом произносил слово «товарищи», явно издеваясь над всем тем, что стояло за этим понятием.
– И вы сдаете своих? – дошло до Романа, отчего ему стало противно.
– Ну, совсем своих мы, понятное дело, не сдаем, но регулярно указываем курирующим нас товарищам на тех заблудших псевдотоварищей, которые в своем эзотеризме заходят за грань советской идеологии, ставя тем самым под сомнения идеи Ленина, Маркса и Энгельса.
– И что с ними потом бывает?
– Ну, сейчас не 37-й год. Расстреливать никого не расстреливают. Чаще кладут в больницу. Иногда сажают. А в некоторых случаях ограничиваются парой-тройкой бесед. И тут ничего не поделаешь, так как служим мы с тобой в КГБ, а КГБ – это комитет гнобления ближнего. И здесь либо ты помогаешь Родине в этом гноблении, либо сгнобят тебя. Третьего не дано. Конечно, если ты готов принести себя и своих близких в жертву каким-нибудь одеялам, только скажи, и мы тебя тут же внесем в очередной паек для Минотавра. А если нет, научись корчить рожу так, чтобы никто не усомнился в твоей лояльности Родине и комитету, а, сдавая людей, старайся скармливать Родине наиболее бесполезных.
– Но я никого не знаю.
– Это пока. Когда-то мы все никого не знали. И ты не думай, тут бесполезных не держат, поэтому к тому моменту, когда ты перестанешь быть интересным в качестве подопытного, постарайся найти, чем ты можешь быть полезен.
– Спасибо. Я подумаю над вашими словами, – сказал Роман, у которого от этого разговора стало окончательно скверно на душе. Разумеется, он ни в чем таком не хотел участвовать, вот только Колесник был прав.
– Это, конечно, слабое утешение, но Родина и без твоей помощи будет пожирать людей, а так ты сможешь спасти от ее пасти хоть кого-то достойного. Ладно, пошли, а то водка стынет.
Когда они вернулись, стол был уже накрыт в помещении с надписью «Архив» на двери. Это была просторная комната, расположенная между кабинетами Жанны Петровны и Рады.
С первого же взгляда Роман понял, что «Архив» никогда не использовали в качестве архива, так как вместо стеллажей с папками там стоял старый, но еще живой сервант с посудой, а основную площадь помещения занимал раздвинутый стол, накрытый клеенкой. На столе присутствовали колбаса, сыр, соленья, бутерброды с икрой, бутерброды с печеночным паштетом, салат из помидоров, огурцов и репчатого лука, заправленный подсолнечным маслом, и хрустальная «лодка» со шпротами, которых туда выложили банки три.
– За чистоту междурядий наших рядов, – произнес Колесник первый тост, и пьянка началась.
В роли тамады выступал Колесник. Он выдавал один язвительный тост за другим, причем делал это по мере появления очередной «гениальной» идеи, а они в тот день чуть ли не стояли в очереди у входа в его сознание. Колесник частил, но, будучи крепкими спиритуалистами, его подчиненные достойно держали темп. Все кроме Романа.
К тому моменту, когда Колесник выдал: «Мы рождены, обратно не засунешь», – у него уже плыло перед глазами. Сказались плохое настроение и малый спиритический опыт. Его родители не были маниакальными сторонниками трезвости, и во время праздников позволяли выпить немного вина лет, наверно, с пяти. Сам же он успел напиться только однажды, на выпускном вечере в школе.
– Ты как, нормально? – участливо спросила сидевшая рядом Жанна Петровна.
– Пожалуй, не очень, – признался Роман. – Пойду подышу воздухом.
– Тебя сопроводить?
– Спасибо. Я сам.
Опьянение нарастало, и уже на полпути к остановке Роману приходилось держаться изо всех сил, чтобы не отключиться прямо на тротуаре. К тому моменту, как кто-то взял его под руки и куда-то повел, он уже не осознавал, что происходит.
Роман медленно выныривал из небытия. В каждой клеточке его тела царило похмелье. Тошнило сильно, но без позывов к рвоте. В первые несколько секунд после пробуждения он был настолько дезориентирован, что не смог бы назвать и свое имя, но постепенно сознание начало включаться, и он с удивлением понял, что находится в незнакомой комнате, и что на нем надета чужая пижама.