Врата Изгнанников
Шрифт:
— Милорд, — сказал кто-то рядом и задал вопрос. Чи мигнул, голова кружилась, он чувствовал странное отчуждение от того что делал, как если бы был только зрителем, не участником.
— Делай что хочешь, — прошептал он, отвечая на вопрос о пленнике; он не осмелился сосредоточиться на этом. Он помнил его гнев. И Джестрина-Брона, мертвого. И своих людей, исчезавших в хаосе ворот.
Эта женщина, он хотел, чтобы она стала его союзником. Этот меч — в Манте нет ничего, что могло бы встать против него. Меч, женщина со своими талантами — и он, со своим ценным заложником.
Он вернулся к камню и уселся, правой рукой ощутив выветренную поверхность. Его люди что-то громко говорили, он недовольно посмотрел туда. — Оставьте его в покое, — сказал он человеку, который крутился рядом. — Он не успокоится до Манта, если вы будете продолжать так, тогда что за заложник у нас будет против силы ворот? Сумерки. Скоро сумерки.
Такое ощущение, как будто сила ворот, перенесшая его в это тело, начала исчезать. В отдалении зазвучали голоса. Он видел, как они поволокли пленника к одному из двух высоких деревьев, торчавших из кустов рядом с ручьем, увидел, как он ударил ногой одного из его людей и в ответ получил такой же удар.
— Упрямый мужик, — прошептал он с болью, жалея его, и это мог быть Джестрин, и мог быть Брон, и в душе поднялась злость, что человек, которому он доверял, не сделал ничего, чтобы помешать злу, которое упало на него.
Или это просто бессмысленная меланхолия. Иногда новый Измененный начинает беспричинно плакать или злиться, иногда в нем кипит возмущение на самого себя. Рассеянные воспоминания предыдущего владельца пытаются найти место в новом сознании, уничтожившим его.
Он уже сражался в такой битве, хладнокровно и спокойно. Он знал, что происходит с ним, знал, как справиться с воспоминаниями, которые пытались реорганизоваться и захватить власть, потому что сердце билось как сумасшедшее, пот заливал все тело, и он видел волков, которые прыгали на ап Кантори, как демоны из тьмы, и слышал, как кости потрескивают, а волки перекликаются между собой, но, не обращая на это внимания, встал и пошел по утоптанной траве к тому дереву, к которому его люди наконец-то привязали пленника.
— Чи, — сказал Вейни и посмотрел на него через кровь и грязь, залепившие лицо. Опять шевельнулись воспоминания о береге реки и доброте. Больно. Он призвал другие воспоминания об этом человеке: еще доброта, подарки, защита от леди, и — убийство, лицо Брона. — Чи. Садись. Давай поговорим. Я расскажу тебе все, что ты хочешь узнать.
Страх. В сердце заполз страх. Ловушка, конечно ловушка. — Ага, — грубо сказал он и тяжело уселся, скрестив руки на коленях. — Что ты хочешь сказать мне? Что ты можешь сказать мне? Или продать.
— Что ты хочешь узнать?
— Я знаю — ты хочешь предложить мне ненадежное покровительство леди, не так ли? А я перешел на сторону Гаулта, друг. Вот что вы оставили мне. И поступил умно, очень умно. И за это должен поблагодарить вас, обоих.
— Но Чи—
— Я пошел к нему добровольно. И теперь мы действуем вместе, сражаемся вместе. А что я был должен делать, по-твоему: ждать, пока бы ты не поступил со мной как с Броном? И ваши враги меня хорошо приняли.
Вейни вздрогнул. Но продолжал. — Чи, — сказал он, — Чи…, — как будто говорил с ребенком.
— Я пошлю тебя в Ад, Вейни. Туда, куда ты послал Брона.
Вейни с ужасом поглядел на него.
— Я хочу только этого. Лучше быть волком, чем оленем. Вот чему ты научил меня, друг. Мальчик повзрослел, мальчика больше не обмануть, мальчик знает, что ты лгал ему и презирал его. Не обращай внимание на лицо, друг: я намного старше, чем тот мальчик, которому ты лгал.
— Я никогда не лгал тебе, Чи. Клянусь своей душой.
Ради Бога, сражайся с ним, Чи. Разве ты не хотел именно этого сражения?
Чи вытащил из ножен нож, и, схватив Вейни за косу, запрокинул голову назад и держал так какое-то время, пока тот не начал тяжело дышать и мышцы шеи не ослабели. Глаза человека были закрыты: он больше не сражался, только инстинктивно старался выжить.
— Что, разучился говорить? Давай, советуй еще! Или ты уже подох, Человек?
Нет ответа.
Чи взмахнул ножом, одним ударом отрезал косу и бросил ее на землю.
Человек вздохнул и в ужасе откинул голову назад, с треском ударившись о дерево, и так посмотрел на него, как будто получил смертельную рану.
Там, в холмах, это предмет гордости воинов. Но для этого человека это что-то большее, намного большее. Это была счастливая мысль, и он заметил, с удовлетворением, что на мрачном лице пленника появилось отчаяние: он пробил брешь в этом упрямом и гордом человеке.
Чи спрятал нож в ножны, в душе усмехаясь над человеческим гневом и слабостью, и отошел от него.
Потом глядя на Вейни, Чи видел только одно: тот сидел со склоненной головой, укоротившиеся волосы неряшливо падали на лицо. Возможно в конце концов он почувствовал боль от ран, а от долгого ожидания его суставы задеревенели.
Но что-то исчезло из него, хотя внешне ничего не изменилось.
На закате он будет товаром, товаром в великой сделке — при первом же запахе раскаленного железа он станет совсем другим, и это будет начало платежа… а потом его гордость, честь, любовь и наконец жизнь, все в обмен на оружие леди.
Всегда и в любом деле, подумал Киверин, должно быть несколько целей: и здесь есть здравый смысл, требующий выгоды, и темная стихия Чи, требующая мести; мщение лучше, чем выгода, но выгодное мщение лучше всего.
И еще есть кое-кто в Манте, которые присоединятся к нему, несмотря на…
Внезапно он почувствовал, как воздух наполнился тревогой, как будто открыли ворота. Один из его людей закричал, и уронил на землю ящичек, который он подобрал среди раскиданных на земле вещей пленника — на землю выпало маленькое пятнышко, блеснувшее как звезда.