Врата Лилит
Шрифт:
– Тише, тише, тиш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-е...
– послышался убаюкивающий мурлыкающий грудной голос Сехмет.
– Не думай ни о чем... Ни о чем... Не думай... Не думай... Не думай...
Сладостная истома парализовала его сознание окончательно, и Ганин полностью погрузился в розовое безмолвие...
Палящее солнце, невыносимо жгучее, какое бывает только в Африке. Выжженная жесткая желтоватая трава просторной саванны. Зной такой, что нет никакой возможности встать, нестерпимо хочется спать, нестерпимо хочется пить, нестерпимо хочется принять прохладный душ... Ганин открыл глаза и понял, что никаких сил у него подняться нет, просто никаких сил... Но он всё же напрягся и сделал
Ганина передернуло от щекотки, он снова попытался было встать, но тяжелая и в то же время мягкая лапа властно придавила его к самой земле, щекотка сменилась истомой, истома - удовольствием, а удовольствие - наслаждением... Лапа перестала удерживать Ганина на земле, ему самому уже не хотелось вставать. Наслаждение нарастало волнообразно, и с каждым разом гребень волны становился все выше и выше. Сердце билось все сильнее и сильнее, дыхание перехватывало и вот уже в некоторые мгновения он, казалось, не мог дышать вовсе, пот выступил по всему телу, мускулы парализовало от истомы, мозг высох и не в силах был породить ни одной мысли, кроме - 'ещё мгновение - и я умру'. Но в тот момент, когда голова готова была уже разорваться от наслаждения, он - проснулся.
...Ганин мгновенно вскочил с постели, но, бросив взгляд на себя, покраснел и снова спрятался под одеяло - он был полностью наг, а часть простыни была влажной.
– Вставай, господин, уже без четверти полночь. Скоро прибудет Его Совершенство, - раздался лаконичный голос Сета.
– Пять минут на душ. Одежда у тебя будет новая.
Ганин молча кивнул и, обмотав тело тонким шелковым одеялом, пошел в душевую. Когда он вышел оттуда, одежда, лежавшая на кровати, действительно была новой.
Это было то самое платье, в которое одевались художники времен Рембрандта. Белоснежная льняная рубашка-сорочка, бархатный темный колет с короткими рукавами и с блестящими пуговицами, короткие панталоны до колен, тоже бархатные темные, белые гольфы, ботинки из мягкой кожи с серебряными пряжками, нашейный шелковый шарф и, самое главное, берет с белым пером. Ганин всегда мечтал о таком наряде, хотя и понимал, что это все детские игры. Можно подумать, художником могут сделать тряпки, пусть и старинные! Но все же представить себя настоящим художником Золотого Века Портрета и Живописи...
Ганин не устоял перед соблазном и тут же бросился одевать костюм. И вот уже через пять минут он был полностью готов и красовался у зеркала. Жаль, очки изрядно портили вид, но все же вышло ничего... Настоящий художник!
– Замечательно, господин!
– похлопал в ладоши Сет, впрочем, совершенно бесстрастно.
– Как вы себя чувствуете в нем?
– Как будто влез во вторую кожу!
– воскликнул Ганин.
– Он на мне как влитой сидит - легкий, воздушный, мягкий, удобный - даже снимать не хочется!
– Не беспокойся, господин, тебе больше незачем его снимать...
– раздался мурлыкающий женский голос - к Сету присоединилась его сестра, уже полностью одетая, и довольно сверкнула своими зелеными кошачьими глазами.
– Это... это... почему же?
– голос Ганина упал и он растерянно оглянулся.
– Ты теперь придворный художник Его Совершенства. Твой статус в Иерархии нашего Сообщества закреплен.
– Но...
– ...Пока не будет закончен портрет Люцифера.
Ганин
– Сестра, мы опаздываем. ОН будет совсем скоро, ш-ш-ш-ш-ш...
– а потом взял за руку Ганина.
– Извольте следовать за мной. Его Совершенство не любит ждать!
А потом опять - бег по лестницам, коридорам, залам, причем с такой скоростью, что Ганин даже не успевал заметить, какие именно комнаты и залы они буквально пролетают. Казалось, что Сет, как и Тимофей-Котофей до этого, даже не касается ступнями пола.
И вот уже они в Библиотеке. Ганин стоит у мольберта и смотрит на золотые часы-ходики над камином. Стрелка показывает без одной минуты двенадцать.
Наконец, минутная стрелка медленно присоединяется к часовой, в верхней части часов что-то щелкает, послышались звонкие удары молоточка о медную тарелочку где-то внутри часов и...
Раздается оглушительный удар грома, внутри камина вспыхивает молния, из его жерла валят клубы серного дыма, а внутри них показывается яркое свечение, как будто бы в трубу камина спустилась шаровая молния, только размером с человека. Пламя постепенно стало обретать человекообразные формы, и вот уже - в полтора человеческих роста великан стоит у камина, сделанный целиком как бы из огня и света. Но вот свет и огонь гаснут, оставляя после себя раскаленную как металл кожу, пылающие как языки пламени золотые волосы, светящуюся как солнце одежду - перед Ганиным вновь предстал прежний солнцеокий Аполлон с пустыми глазницами-прожекторами, золотой короной из листьев лавра на голове, в золотой тунике, длинной пурпурной мантии, с жезлом с головой кобры в правой руке. От фигуры веяло таким могуществом и властью, что как Ганин, так и Сет со своей сестрой рухнули лицом вниз.
– Встаньте, возлюбленные! Я удовлетворен вашей покорностью. Все встали.
– Ну, как, Художник? Вижу, подарочное одеяние тебе впору...
– удовлетворенно кивнул головой Солнцеокий.
– Нет, нет, не благодари Меня, его ткала Моя дочь, это её подарок. У Меня будет для тебя другой подарок. Впрочем, обо всем по порядку... Надеюсь, ты хорошо отдохнул? Сехмет была с тобой ласкова?
Ганин покраснел как рак, а Сехмет поклонилась хозяину.
– Полноте, Художник! Чтобы как следует работать, нужно уметь как следует отдыхать, иначе от работы и умереть можно...
– Солнцеокий ухмыльнулся.
– Адский это труд - рисовать мой портрет, и тебе предстоит все это пережить, Художник. Впрочем, Сехмет останется здесь, и когда Я буду давать тебе перерыв - а это будет ровно с 4 утра до следующей полуночи -, она будет хоть немного восстанавливать твои силы, не так ли?
– Солнцеокий резко взглянул на Сехмет и та согласно рыкнула.
– А Сет хорошо охранял тебя? Никто не беспокоил тебя?
Ганин быстро кивнул головой, Сет также поклонился хозяину. И Солнцеокий опять был удовлетворен.
– Сет - хороший страж. Даже там - тут он показал глазами куда-то вверх - немного найдется равных ему. Зверь, да и только... Он один не боится моей дочери и её Пса, Нахаша. Я сожалею, что ты так пострадал от её неумеренной жажды власти над своими любовниками, - тут Солнцеокий сделал выразительный жест руками и плечами - 'мол, что с ней поделать!'.
– Она у меня одна-единственная дочь, без матери, а потому избалована до крайности. Ни с одним мужчиной не уживается, ничего не могу с ней поделать. Я уж и наказывал её, но...
– пожал опять он плечами.
– Впрочем, не для этого Я сюда пришел. Когда у тебя будет дочь, сам поймешь, каково это, а пока... Пока приступим! Сет, Сехмет - останьтесь по ту сторону двери. Вы будете нам мешать!