Врата Лилит
Шрифт:
– Не будет этого, любимый! Не будет! Я спасу тебя! Я спасу! И я даже знаю - КАК!
– взахлеб затараторила Лилит, покрывая жаркими поцелуями и заливая горячими слезами дряблые бледные впавшие щеки Ганина.
– И мы снова будем вместе! Навсегда! Только ты и я, вдвоем! Ты только потерпи, потерпи...
В этот момент послышались глухие удары в дверь, звук разбиваемых стекол. Ганин не видел ничего, он только услышал шум десятков лап и рык десятков глоток.
– Ату её! Ату! А-ха-ха-ха-ха!!!!!
– раздался громоподобный смех Сета, от которого задрожали сами стены и посыпалась штукатурка с потолка.
– Вперед, сестра! Присоединяйся к охоте! Сейчас мы затравим, наконец, эту дичь!
Ганин с трудом повернул голову и увидел, что огромная, утопающая в золоте и драгоценной мебели комната, в которой он лежал, наполнилась десятками тварей - огромные, в человеческий рост,
– Я всегда ненавидел тебя, черная шлюха!
– процедил сквозь зубы Сет.
– Отправляйся туда, куда тебе давно следует попасть!
Но в этот момент Лилит пронзительно свистнула и словно бы из ниоткуда, прямо с улицы через окно запрыгнула какая-то черная тень, а за ней вторая, третья...
Одна из них, самая большая, Черный Пес, с ревом, от которого у Ганина сразу заложило уши, разметала в стороны, как ребенок - надоевшие игрушки, шакалов, бывших по сравнению с ним как щенки перед взрослой собакой. Другая - черная кошка в человеческий рост - кинулась на Сехмет, в свою очередь, обратившуюся в огромную песочного цвета львицу, и между ними - рыжей и черной кошками - началась драка. А здоровый, размером с орла, черный ворон пулей подлетел к Сету и клюнул его изо всех сил прямо в глаз. Сет взвыл от боли и стрела из его лука ударила чуть выше головы Лилит. В том месте грянул взрыв, и в стене комнаты образовалась рваная черная дыра. Замешательства, учиненного её свитой, хватило Лилит, чтобы крикнуть:
– За мной, друзья! Уходим! Пока они не пришли в себя, пока у Сета нет глаза!
– и первая прыгнула в черное отверстие, оставшееся после выстрела, а за ней, отбиваясь от наседавших шакалов и львицы Сехмет, и остальные черные животные. Отверстие на стене тут же исчезло, и шакалы разочарованно взвыли.
Ганин устал держать глаза открытыми. Он закрыл их и его разум опять погрузился во тьму.
К камину в Библиотеке Ганина несли под руки Сехмет и Сет. Здесь же они облачили его вдвоем в бархатный костюм. Ганин опять почувствовал прилив энергии, и костюм заставил его встать на ноги, действуя опять как второе тело. У Сета глаз уже регенерировал, только остался багровый кровоподтек на веке. Он был мрачнее тучи.
Вновь при ударе часов раздался гром, вновь пошел из жерла камина дым, вновь блеснули языки пламени, вновь пламя приобрело человекообразные черты, вновь показался Солнцеокий. Он бросил быстрый взгляд на раненый глаз Сета и мрачно сказал:
– Вижу, моя дочь, увы, как всегда продолжает играть в свои игры, пренебрегая волей отца! Избалованная девчонка, которая ради своей прихоти поставит опять все на карту, как тогда...
– Солнцеокий устремился отсутствующим взором куда-то в сторону, словно что-то вспоминая, но это продлилось буквально несколько мгновений.
– Сет, Сехмет - стерегите Художника ещё сильнее, не спускайте с него глаз, а я отправлю за дочерью лучших охотников. На этот раз она не уйдет от наказания - я засажу её так далеко, что и триллионов лет не хватить, чтобы оттуда вернуться! Сет и Сехмет довольно ухмыльнулись и кивнули головами в знак согласия, а потом удалились.
– Вижу, ты еле стоишь, Художник, а ведь кроме этой ночи тебе предстоит ещё одна. Ты оказался слабее, чем я думал...
– сказал Солнцеокий.
– Ты... ты... ты...
– прохрипел Ганин, не в силах открыть рот и глаза, лишь кое-как поднимая дрожащую как у дряхлого старца руку.
– Не трать драгоценные силы на слова, побереги их лучше для портрета, - остановил его Солнцеокий.
– Да, ты прав, Я утаил от тебя часть правды. Написав портрет, ты отдашь всю свою жизненную силу ему и умрешь. Твоя тень станет жить отныне только в царстве теней. Это верно. Но все остальное останется в силе, ибо Я никогда не нарушаю своих слов!
– Солнцеокий немного обиженно дернул губами - 'мол, как ты мог обо мне подумать такое!'.
– Твоя тень вечно будет при мне,
Солнцеокий опять ударил своим посохом об пол, опять зашипела кобра с рубиновыми глазами, опять появилось золотое облако из её ощеренной пасти и опять Ганин увидел себя среди голубой лазури, кучевых облаков и трона с Властелином на нем.
И опять мазки, и опять мука, и опять кровь, смешанная с потом, струится по лицу, падая на ботинки и штаны. Опять рука послушно двигается туда, куда увлекает её волшебная кисть, а черный бархатный костюм не дает онемевшему и обессиленному телу рухнуть на землю. Опять сквозь опущенные свинцовые веки Ганин видит все также, как с открытыми глазами, опять... опять... опять...
Новым в эту ночь было только то, что теперь кисть рисовала центральную часть портрета. На холсте постепенно показывались широкие мускулистые плечи - плечи воина и вождя, величайшего в своем роде -, могучий богатырский торс, золотая, как будто бы сотканная из солнечных лучей античная туника, препоясанная ремнем из золотых пластин, на бляхе которого красовался солнечный диск со множеством лучей-рук, стремящихся, казалось, охватить в своих жарких объятьях весь мир. Над солнечным диском красовалась выбитая по-латыни надпись SOL INVICTUS. За туникой видна пурпурная мантия - императорская порфира -, которая ниспадает куда-то далеко вниз. Кажется, что она простирается с самого неба до самой земли - так она длинна! В красивых, как бы выточенных на токарном станке руках, - два предмета. В левой - голубой земной шар не только с четко прорисованными континентами, морями, океанами, полярными ледовыми шапками, но, если присмотреться, то можно было увидеть там реки, озера, горы и даже особо крупные города... Взор Ганина невольно устремился к шару и он даже сквозь закрытые веки увидел миллиарды и миллиарды маленьких, как мурашей, людей, копошащихся внизу - плывущих на крохотных игрушечных корабликах, летающих на самолетиках, ракетках, ездящих на крошечных машинках... А потом что-то вспыхнуло перед его глазами, и он увидел, как гигантский колосс, которого он сейчас рисует, оказался на земле, миллиарды людей длинной вереницей подходят, чтобы припасть перед ним на колени, поцеловать пальцы его ног... Ой, да это ж не сам колосс - это Портрет! Только огромный, как самый высокий небоскреб, и невероятно живой, невероятно подробный! Колосс на нем движет губами и что-то говорит, его безглазые прожекторы освещают каждого и у каждого из людей на лбу и правом плече выжигают то самое изображение, что четко обозначилось теперь на лбу и правом плече самого Колосса - три цифры 6... Ганину почему-то стало тяжело, но он не мог отвести глаз, к счастью, видение пропало само. Теперь предстояло нарисовать предмет в правой руке - изуродованный, расплавленный в омерзительную свастику золотой крест. Это изображение далось Ганину с невероятным трудом. Кровь хлынула уже изо рта, вываливались зубы, которые он выплевывал вместе с кровью, даже слезы из глаз и то было кровавыми. Когда Ганин стал задыхаться, работа опять внезапно прекратилась...
– Следующая полночь будет последней, Художник!
– напомнил громоподобный голос.
– Твои мучения скоро прекратятся... А пока - ласки Сехмет заставят тебя позабыть твои страдания - до следующей полуночи!
Вновь раздался удар грома и опять все стихло.
В этот раз Ганина несли уже на руках. После ванной его тело положили на кровать, но он уже не чувствовал ничего. Сколько ни старалась Сехмет массировать его тело, ласкать его своим горячим шершавым языком - оно ни на что не реагировало.
Но Ганина это уже не волновало. Его разум уже на десятой минуте массажа погрузился во тьму целиком и полностью.
ОДИННАДЦАТЬ...
– ...Слушай, Снежана, ты можешь сейчас говорить?
– раздался в трубке встревоженный хриплый голос Рогозина.
– Да, а что?
– Снежана только что вышла из душа, ещё не успев как следует просушить волосы.
– Ты ничего не замечаешь? Погода словно с ума сошла!
– Правда?
– Слушай, ты где была?! Посмотри в окно!