Врата миров. Дилогия
Шрифт:
— Ой, он у вас клубнику кушает, как смешно!
Мы с Кой-Коем посмотрели на восторгавшихся пьяненьких женщин, затем — друг на друга.
Они никогда не видели нюхача. Нюхач — это, конечно, большая редкость, даже на Хибре, не говоря уж о Зеленой улыбке. Но каждый школяр знает, как выглядит самый дорогой подарок султанов!
С печалью в душе я вынуждена была признать, что мы ужинаем не в обществе благородных дворян и почтенных купцов. Под конец нашего спешного ужина нам даже поаплодировали.
— Эти женщины, домина… — прошептал мне перевертыш, возвращаясь со второй
Рассвет в стране раджпура всегда начинается с нежнейшего ветра, прохладный воздух ночи воскуряет ароматы лаванды, бугенвилий, тысячелистника и орхидей, за ароматами проснувшихся цветов из сырых ущелий доносятся первые птичьи трели, они безошибочно предвещают момент, когда первый медный луч Короны прорежет листву Обезьяньего дерева…
На четвертой тверди жемчужное покрывало рассвета так и не успело воспарить в молочной дымке снов. Потому что я ввязалась в драку. Кой-Кой собирался честно расплатиться, я дала ему два серебряных гульдена. Кой-Кой вернулся с известием, что серебро тут не принимают. Кажется, его слова услышали за соседними столиками.
— Эй, артисты, покажь свои жестянки.
Я проглотила оскорбление и велела перевертышу показать гульдены.
— Ребята, не знаю, откуда вы такие красивые, но здесь платят другими деньгами, — жеманно размахивая тонкими руками, заговорил пропыленный тип в красном шарфе и бархатной шляпе. — У вас есть обычные рубли?
— Ру-бли? — переглянулись мы с перевертышем.
— Он говорит о бумажных деньгах руссов, — сыто крякнула Кеа.
— Ага, вот такие. — Тонкий тип в бархатной шляпе кинул мне на стол пару вонючих бумажек.
— Бумага? А чем плохо мое серебро? — изумилась я. — Кой-Кой, скажи этой трактирщице — если ее не устраивают полновесные серебряные гульдены, я могу заплатить драхмами Хибра, лирами или пистолями…
Пожилой красавец в красном шарфе стал пробовать гульдены на зуб и неожиданно заявил, что даст за каждую монету по тысяче русских рублей. После чего к нему за столик подсел вежливый молодой человек с двухцветной прической, весь в золотых цепях, и тоже попробовал гульдены на вкус. Он весьма тактично попросил показать ему драхмы, или что мне будет угодно, и сообщил, что за гульден даст три тысячи, а за золотую драхму — пять.
— Соглашайся, домина, — квакнул нюхач. — Он уверен, что тебя обманывает, но в целом он не производит впечатление разбойника. Тебе все равно понадобятся местные деньги…
Я согласилась поменять два гульдена и одну драхму. Совершенно неожиданно у меня в руках оказалась целая пачка замусоленных бумажек. Выложи я такие «деньги» в зале Бухрумской торговой биржи, меня в лучшем случае подняли бы на смех. В лучшем случае.
Но на волшебной четвертой тверди люди, как выяснилось, легче верят в бумажные портреты, чем в честное слово и серебро…
— Эй, у тебя еще золото есть? — никак не унимался юнец с двухцветными волосами.
Рассчитаться русскими деньгами мы не успели. В таверну вбежали четверо, и через черный ход — еще двое. Я успела спрятать нюхача под стол, в следующую песчинку эти мрачные люди налетели, как стая голодных воронов. Завизжали женщины, у стеклянного выхода собралась трусливая толпа. Единственный человек, который, к моему удивлению, не испугался разбойников, — это был тот самый угловатый, длиннорукий тип в красном шарфе. Второй парень, в цепях, быстро исчез.
— Да они же сейчас все оплатят, — растерянно обратился он к стражам порядка, как назвал их Кой-Кой.
Однако никто его слушать не стал. Они так торопились, что опрокинули его столик и облили нашего заступника пивом. Я потом не раз убеждалась — здешние люди очень плохо слышат друг друга. Иначе как объяснить странную привычку выкрикивать оскорбления друг другу в лицо, с расстояния меньше локтя? Собственно, вообще непонятно, зачем дважды выслушивать оскорбления? Ведь если не ударить обидчика первым, завтра он ударит тебя в спину…
— Вот эти, вот они! — показывала на нас трясущимися жирными пальцами трактирщица.
— Это не стражники! — успел крикнуть перевертыш, ловко превратившись в хрупкую старушку-нищенку. — Этих злодеев вызвала подлая трактирщица!
— В чалме один был, точно турок был! — визгливо выкрикивала другая раскрашенная женщина, собиравшая со столиков грязную посуду. — Здесь он где-то, с ножами, в чалме!
Я произнесла формулу льда. На четвертой тверди, в самые первые часы, у меня создалось ложное впечатление, что заклинания требуют громадных усилий. Просто я тогда еще не научилась верно пользоваться элементалями и узлами сил, а главное — я не догадывалась употребить себе на службу удивительный источник колдовства — э-лек-три-чест-во.
До сих пор я произношу это страшное слово шепотом и непременно сопровождаю имя этого ужасного демона оберегающими заклятиями. Потому что…
Потому что я произнесла формулу льда, но четверо громил бежали ко мне, сосредоточенно и угрюмо. Я произнесла формулу льда вторично, скользнула в сторону, вращая одновременно сэлэмом и тяжелой секирой, как вдруг… стало темно. Формула льда подействовала, нападавшие застыли, точно облитые на морозе ледяной водой. Но застыли не только эти четверо, застыли еще человек пятнадцать тех, кто не успел сбежать из стеклянного зала, и подлая трактирщица с помощницей, и даже несколько пьяненьких девчонок с курительными палочками, которые шли по дорожке мимо… Стало темно, что-то зашипело, чавкнуло и жалобно затренькало. Стало темно не только внутри. Возле таверны взорвались сразу четыре высоких фонаря, дававших яркий болотный свет.
И почти сразу в тишине и темноте со всех сторон потек нежный хруст. Это, скованные формулой льда, разбились прозрачные окна-стены в нашей гостеприимной таверне. Окна еще осыпались хрустальным дождем, когда я подхватила корзину с окоченевшим нюхачом, подхватила перевертыша и выскользнула во мрак.
— Главное для нас — не привлекать внимания! — стуча зубами, передразнил нюхача Кой-Кой.
5
Эсминец «Сообразительный»
Рахмани с сожалением вернулся из страны грез в белую ночь четвертой тверди.