Врата судьбы
Шрифт:
— Ага.
— Лучше всего перевернуть его.
— Здесь все приходится переворачивать, — пожаловалась Таппенс. — Матильду мы тоже переворачивали, прежде чем оперировать.
Несколько секунд Кэмбридж противился, но — внезапно фарфор задвигался, после чего они быстро развинтили его и сняли крышку.
— В нем, как пить дать, куча мусора, — сказал Клэренс.
На помощь пришел Ганнибал. Он любил принимать участие во всех событиях. Ничто, по его мнению, не происходило, как следует, пока он не приложит к этому руку, точнее, лапу. Роль руки у него, впрочем,
— Ему, похоже, это не пришлось по вкусу, — прокомментировала Таппенс, глядя на скопившуюся неприятную массу.
— Аи! — воскликнул Клэренс.
— Что случилось?
— Поцарапался. Здесь сбоку что-то подвешено на гвозде. А может, не на гвозде, но на чем-то остром. Аи!
— Гав, гав, — подсобил Ганнибал.
— Внутри что-то висит на гвозде. О, ухватил. Нет, выскользнуло. Опять поймал. Есть!
Клэренс извлек темный брезентовый пакет. Ганнибал подошел и уселся у ног Таппенс. Он заворчал.
— Что, Ганнибал? — спросила Таппенс.
Ганнибал заворчал снова. Таппенс наклонилась и погладила его по голове и ушам.
— В чем дело, Ганнибал? — спросила она. — Ты хотел, чтобы выиграл Оксфорд, а выиграл Кэмбридж? Помнишь, — обратилась она к Томми, — как мы один раз позволили ему посмотреть по телевизору соревнование по гребле?
— Да, — ответил Томми, — к концу он рассердился и принялся так лаять, что мы не могли ничего услышать.
— Но могли видеть, — уже что-то. Если помнишь, ему не понравилось, что выиграл Кэмбридж.
— Он явно обучался в Собачьем Оксфорде, — сказал Томми.
Ганнибал оставил Таппенс, подошел к Томми и одобрительно завилял хвостом.
— Ты, должно быть, угадал, — сказала Таппенс. — Ему понравилось то, что ты сказал. Сама я считаю, — добавила она, — что он обучался в Открытом Собачьем.
— На каком факультете? — рассмеялся Томми.
— Костеедения.
— Ты же знаешь его привычки.
— Знаю, — кивнула Таппенс. — Элберт однажды совершенно неосмотрительно дал ему целую кость бараньей ноги. Сначала я застала его в гостиной засовывающим ее под подушку — выгнала его в сад и закрыла за ним дверь. Когда я выглянула в окно, он подошел к клумбе, где я посадила гладиолусы, и аккуратно закопал ее там. Он, знаешь ли, очень экономно обращается с костями. Никогда не ест их, только прячет на черный день.
— А потом выкапывает? — поинтересовался Клэренс, внося свою долю в собачий фольклор.
— Наверное, — ответила Таппенс. — Когда они становятся совсем старыми и лучше бы было оставить их в земле.
— Наш пес не ест собачье печенье, — сказал Клэренс.
— Наверное, оставляет его на тарелке, — сказала Таппенс, — а сначала съедает мясо.
— Зато любит бисквитные пирожные, — добавил Клэренс.
Ганнибал понюхал трофей, только что извлеченный из недр Кэмбриджа, потом внезапно развернулся и принялся лаять.
— Посмотри-ка, нет ли кого снаружи, — сказала Таппенс. — Не садовник ли. На днях кто-то сказал мне, кажется, миссис Херринг, что она знает одного старика, который
— Никого, — сказал Томми.
Ганнибал заворчал, затем залаял, все громче и громче.
— Он считает, что в тех зарослях пампасной травы кто-то есть, — сказал Томми. — Наверное, кто-то разрывает кость, которую он там спрятал. А может, там кролик. Ганнибал глупо ведет себя по отношению к кроликам. Его нужно долго заставлять, чтобы он погнался за ними. Он дружелюбно к ним относится, а преследует голубей и больших птиц. К счастью, ему не удается их поймать.
Ганнибал, ворча, обнюхивал траву, затем снова громко залаял, время от времени оборачиваясь к Томми.
— Наверное, там кошка, — решил Томми. — Ты же знаешь, как он реагирует на кошек. Сюда приходит большая черная кошка и еще маленькая. Та, которую мы называем Китти — кэт.
— Она все время забирается в дом, — сказала Таппенс. — Похоже, она способна пролезть в любую щель. Прекрати, Ганнибал. Иди сюда.
Ганнибал услышал ее и повернул голову. Всем своим видом он выражал свирепость. Он взглянул на Таппенс, немного отошел, затем снова сосредоточился на пампасной траве и принялся яростно лаять.
— Его что-то встревожило, — сказал Томми. — Давай, Ганнибал.
Ганнибал передернулся, покачал головой, взглянул на Томми, затем на Таппенс и с громким лаем бросился в заросли.
Неожиданно прозвучали два резких выстрела.
— Боже, кто-то охотится на кроликов, — воскликнула Таппенс.
— Вернись, Таппенс. Вернись в КК, — велел Томми. Что-то пролетело мимо его уха. Ганнибал, встревоженный, метнулся в обход зарослей. Томми бросился за ним.
— Кто это — что это? — спросила Таппенс.
— С тобой все в порядке, Таппенс?
— Не совсем, — ответила Таппенс. — Что-то как будто бы ударило меня, сюда, пониже плеча. Что — что произошло?
— Кто-то стрелял в нас, спрятавшись в зарослях пампасной травы.
— Ты думаешь, — проговорила Таппенс, — кто-то следил за тем, что мы делаем?
— Это, верно, ирландцы, — оживился Клэренс. — И.Р.А. Знаете. Они хотели взорвать дом.
— Не думаю, что он имеет политическое значение, — возразила Таппенс.
— Иди в дом, — сказал Томми. — Быстро. Клэренс, тебе тоже лучше зайти.
— А ваш пес меня не укусит? — неуверенно спросил Клэренс.
— Нет, — сказал Томми. — В данный момент он занят другим.
Они завернули за угол и подошли к боковой двери, когда к ним подбежал Ганнибал. Он взбежал по холму, тяжело дыша, и обратился к Томми на собачьем языке: встряхнулся, положил лапу на брючину Томми и попытался увлечь его в том направлении, откуда прибежал.
— Он хочет, чтобы я вместе с ним преследовал того человека, — сказал Томми.
— Ты не пойдешь, — сказала Таппенс. — Если у него винтовка, пистолет или еще какое-нибудь оружие, он может тебя застрелить. Я этого не позволю. Да еще в твоем возрасте. Кто будет за мной присматривать, если с тобой что-нибудь случится? Идем в дом.