Врата судьбы
Шрифт:
– Причиной ее смерти считали наперстянку, которую по ошибке приняли за шпинат. Все отравились, но остались в живых, а она умерла.
– Интересно. Та же самая история, только другой антураж.
– Слишком много высказывалось разных соображений, – продолжала Таппенс. – Одна из женщин, – кажется, ее зовут Бесси – сказала: «Я об этом слышала только от моей бабушки, она иногда об этом рассказывала, но все это случилось задолго до нее, и я уверена, что она что-нибудь да напутала». Понимаешь, Томми, когда все говорят одновременно, то невозможно ничего понять, все путается. Много говорилось о шпионах,
– Мери Джордан, – задумчиво проговорил Томми, цитируя Александра Паркинсона, – умерла не своей смертью. Он что-то подозревал. Хотелось бы знать, не сообщал ли он о своих подозрениях полиции.
– Ты имеешь в виду Александра?
– Да. Вполне возможно, что он слишком много болтал и потому умер сам. От него ведь очень многое зависело, верно?
– Мы знаем точную дату его смерти, потому что она указана на могильной плите. Что же касается Мери Джордан, то мы до сих пор не знаем, когда она умерла и почему.
– Но в конце концов узнаем, – сказал Томми. – Если составить списки разных имен, с указанием дат и прочих сведений, то просто удивишься. Удивишься, сколько можно узнать, сопоставляя различные данные и случайные реплики.
– У тебя так много полезных знакомых, – с завистью заметила Таппенс.
– У тебя тоже.
– Да нет, не так уж много.
– Как же не много? Они у тебя действуют, – сказал Томми. – Ты отправляешься в гости к старушке, взяв с собой книгу дней рождения. Потом я узнаю, что ты виделась с кучей стариков и старушек в доме для престарелых – или как он там называется – и узнала все, что случалось во времена их бабушек – родных и двоюродных, какого-нибудь крестного, дядюшки Джона, а может быть, и старого адмирала, который рассказывал истории о шпионаже. Дай только зацепиться за какую-нибудь дату, что-то узнать и уточнить, и – как знать? – что-нибудь может получиться.
– Хотелось бы выяснить, кто были эти студенты, которые что-то там спрятали в Оксфорде или Кембридже.
– На шпионаж это не похоже, – заметил Томми.
– Нет, не похоже, – согласилась Таппенс.
– А что, если обратиться к докторам и старым священникам, попробовать их расспросить? – предложил Томми. – Впрочем, не думаю, что это способно нас куда-нибудь привести. Слишком все это далеко, а нам почти ничего не известно. Мы не знаем… Кстати, Таппенс, больше с тобой ничего подозрительного не случалось? Были еще попытки?
– Ты хочешь спросить, не покушался ли кто-нибудь на мою жизнь за последние два дня? Нет, никто не покушался. На пикники меня не приглашали, тормоза у машины в полном порядке, в кладовке, правда, имеется средство для борьбы с сорняками, но банка
– Айзек держит ее под рукой, с тем чтобы угостить тебя, когда тебе захочется съесть бутерброд.
– Бедненький Айзек, – сказала Таппенс. – Не нужно так плохо говорить о нем. Он становится моим лучшим другом. Кстати, интересно… это мне напоминает…
– О чем напоминает?
– Не могу вспомнить. Когда ты говорил про Айзека, мне вспомнилось…
– О господи, – вздохнул Томми.
– Про одну старушку говорили, – сказала Таппенс, – что она каждый вечер перед сном все свои драгоценности складывала в перчатку. Кольца, серьги и все прочее. А про другую говорили, что она пользовалась миссионерской копилкой. Знаешь, есть такие фарфоровые штуки со специальной этикеткой «Для падших и заблудших». Однако деньги, разумеется, предназначались отнюдь не для падших и заблудших. Она опускала туда пятифунтовые бумажки, копила их на черный день, а когда копилка наполнялась, покупала себе другую, а старую разбивала.
– А пять фунтов наверняка тратила, – заметил Томми.
– Вполне возможно, что так оно и было. Моя кузина Эмлин, бывало, говорила: «Никто не станет красть у падших и заблудших, а также у миссионеров. Если кто разобьет такую копилку, кто-нибудь непременно это заметит».
– Не попадались ли тебе старые проповеди среди книг, когда ты их разбирала?
– Нет. А что?
– Я просто подумал, что это самое подходящее место, для того чтобы что-нибудь спрятать. Какие-нибудь особенно скучные неудобочитаемые опусы, у которых вырвана вся середина.
– Ничего подобного там не было. Я бы непременно заметила.
– И что, стала бы читать?
– Ну конечно нет.
– В том-то и дело, – сказал Томми. – Читать не стала бы, просто выбросила бы, и все тут.
– «Венец успеха». Вот эту я запомнила. Там было два экземпляра. Ну что же, будем надеяться, что наши усилия увенчаются успехом.
– Что-то не верится. «Кто убил Мери Джордан?» Вот какую книгу нам с тобой придется когда-нибудь написать.
– Если мы это узнаем, – мрачно изрекла Таппенс.
Глава 4
Какие возможности таит в себе хирургическая операция
– Что ты делаешь сегодня вечером, Таппенс? Будешь помогать мне составлять эти списки имен, дат и прочих вещей?
– Пожалуй, нет, – отозвалась Таппенс. – Мы же все это уже делали. Ужасно скучно и утомительно записывать все на бумаге. К тому же я иногда ошибаюсь, верно?
– Ну, в этом тебе не откажешь. Ты действительно наделала ошибок.
– Мне хотелось бы, чтобы и ты иногда делал ошибки. Твоя аккуратность иногда действует мне на нервы.
– Так что же ты собираешься делать?
– Пожалуй, немножко подремала бы. Впрочем, нет, я не собираюсь расслабляться, – заявила Таппенс. – Пойду-ка я лучше вспорю брюхо Матильде.
– Прошу прощения?
– Я сказала, что пойду и вспорю брюхо Матильде.
– Что с тобой происходит, Таппенс? В тебе появилась какая-то жестокость.
– Я говорю о Матильде. Она находится в КК.
– О чем ты говоришь? Что значит – она находится в КК?
– Это то место, куда складывали всякий хлам. Матильда – это лошадь-качалка, та самая, у которой дырка в животе.