Врата судьбы
Шрифт:
– Верно, им стоит только увидеть какую-нибудь дырку, – сказал Айзек. – Но был здесь один молодой человек, который, как я слышал, имел обыкновение оставлять в разных щелях письма. Использовал их вроде как вместо почты.
– Письма? А кому же они предназначались?
– Какой-то девице, как я думаю. Но это было еще до меня, – добавил он, по своему обыкновению.
– Все почему-то случалось до него, – проговорила Таппенс, после того как Айзек, положив Матильду поудобнее, оставил их под тем предлогом, что ему нужно закрыть рамы.
Томми снял пиджак.
– Просто
– А зачем, собственно, нужно там наводить порядок?
– Верно, зачем? А вот мы наводим, правда?
– Просто потому, что не можем придумать ничего другого. Но и из этого ничего путного не выйдет. Оу!
– Что случилось? – спросила Таппенс.
– Я обо что-то поцарапался.
Он осторожно вытащил руку, потом снова сунул ее чуть правее и продолжал обследовать внутренности Матильды. Наградой ему послужил вязаный шарф.
– Бр-р, какая гадость!
Таппенс слегка оттолкнула Томми, нагнулась над Матильдой и сама стала шарить у нее в животе.
– Осторожнее, гвозди! – предостерег ее Томми.
– Что это такое? – Таппенс извлекла свою находку наружу. Это оказалось колесо от игрушечного автобуса или тележки. – По-моему, мы попусту теряем время, – в сердцах заметила она.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, – подтвердил Томми.
– Но все равно нужно довести дело до конца, – сказала Таппенс. – Черт! У меня по руке ползут сразу три паука. Следующим номером появятся червяки, а я их ненавижу.
– Я не думаю, чтобы внутри Матильды оказались черви. Ведь черви водятся в земле. Вряд ли они выбрали бы Матильду в качестве своего постоянного местожительства, как тебе кажется?
– По крайней мере, мне кажется, что там уже пусто, – сказала Таппенс. – Ах нет, а это что такое? Господи, похоже на игольник. До чего странно обнаружить подобную вещь в таком месте. Там еще и иголки есть, только все ржавые.
– Его спрятала какая-нибудь девочка, которая не любила шить, – заметил Томми.
– Да, так, наверное, и было.
– Я что-то нащупал, похоже на книгу, – сказал Томми.
– Это может оказаться полезным. В каком секторе Матильдиных внутренностей?
– То ли около аппендикса, то ли возле печени, – сообщил Томми тоном профессионала. – Где-то справа. Я рассматриваю наши действия как операцию.
– Ладно тебе, хирург. Лучше вытаскивай эту штуку, посмотрим, что там такое.
Появившийся на свет предмет, который лишь с большой натяжкой можно было назвать книгой, оказался весьма древним. Корешок прогнил, и замусоленные страницы рассыпались в руках.
– Похоже, это учебник французского языка, – сказал Томми. – «Pour les enfants. Le petit Precepteur» [11] .
– Понятно, – сказала Таппенс. – У меня возникла та же самая мысль. Девочка не желала заниматься французским языком. Вот она и «потеряла» свою
– Если Матильда находилась в нормальном положении, то есть стояла на ногах, то было довольно трудно добираться до отверстия у нее в животе.
11
«Для детей. Первый учитель» (фр.).
– Только не для ребенка, – возразила Таппенс. – У них вполне подходящий для этого рост. Девочке или мальчику достаточно встать на колени и подлезть под живот. Смотри-ка, здесь еще что-то есть, на ощупь что-то скользкое, напоминает кожу какого-нибудь животного.
– Какая гадость! – с отвращением проговорил Томми. – Это, наверное, дохлая крыса, как ты думаешь?
– Да нет, не похоже. Но тем не менее довольно противно. Господи, снова я напоролась на гвоздь. Похоже, на этом самом гвозде оно и висит, я нащупала что-то вроде бечевки. Странно, что она не сгнила.
Таппенс осторожно вытащила свою находку.
– Это записная книжка, – сказала она. – Да, в свое время кожа была великолепная. Просто отличная кожа.
– Посмотрим, что там внутри, если там действительно что-то есть, – предложил Томми.
– Там что-то есть, – сказала Таппенс. – Может, толстая пачка денег, – с надеждой предположила она.
– Не думаю, чтобы это были бумажные деньги. Бумага непременно сгнила бы, разве не так? – сказал Томми.
– Ну, не знаю. Иногда, как ни странно, деньги сохраняются и не гниют. Мне кажется, пятифунтовые банкноты печатали в свое время на очень хорошей бумаге. Она была тонкая и чрезвычайно прочная.
– А вдруг это двадцатифунтовые? Очень пригодились бы в хозяйстве.
– Я считаю, что деньги были положены еще до Айзека, а не то он непременно нашел бы их. Ну ладно. Подумать только! Вполне возможно, что это и двадцатифунтовки. Жаль, что не золотые соверены. Впрочем, соверены всегда хранят в кошельке. У моей двоюродной бабушки Марии был громадный кошелек, полный золотых соверенов. Она, бывало, показывала его нам, детям. Говорила, что бережет их на черный день, на случай, если придут французы. По-моему, она опасалась именно французов. Во всяком случае, она берегла эти деньги на случай каких-то чрезвычайных событий. Прекрасные золотые монетки, толстенькие такие, красивые. Мне они ужасно нравились, и я всегда думала, как было бы замечательно, когда я вырасту, иметь такой кошелек, полный золотых соверенов.
– Кто бы тебе дал такой кошелек?
– Я не думала о том, кто мог бы мне его дать, – сказала Таппенс. – Просто думала, что вдруг, когда я вырасту, у меня будет такой кошелек. Когда по-настоящему вырасту и буду носить мантилью – так, по крайней мере, называли тогда плащ или пальто. Буду ходить в мантилье, и чтобы непременно было меховое боа и шляпка. И у меня будет толстый кошелек, набитый золотыми монетами, и, когда ко мне будет приезжать на каникулы любимый внук, я буду давать ему соверен.