Врата вечности
Шрифт:
– Лично мне больше по душе День Севиче, – улыбнулся юноша. – Вы бы знали, какое пиршество устраивает моя мама в этот день! Она мелко нарезает сырую рыбу, причем совершенно разную, и маринует ее в течение пятнадцати минут в соке лайма. После чего добавляет к ней нарезанный кольцами красный лук, а иногда рокото. Знаете, такой острый перец?
– Нет, – буркнул Джеррик. В глубине его души зарождался гнев, вызванный глупой болтовней юноши. Но кроткий взгляд Паулы пока сдерживал кобольда.
– Но вкуснее всего сeviche de conchas negras, – продолжал, не замечая сухого тона собеседника, Фернандо. Минувшая неделя, проведенная вдали от сытных домашних обедов, которые заменили ласки молодой жены, неожиданно
– Лично я сейчас с преогромным удовольствием выпила бы чичу мораду, – улыбнулась Паула. – Очень освежающий напиток. Его варят из зерен кукурузы с сахаром и специями. Но, думаю, это интересно только нам, Фернандо. А se~nor sabio просто скучно слушать тебя. Боюсь, что мы уже надоели ему своей болтовней.
Девушка с извиняющей улыбкой взглянула на Джеррика. Тот по привычке презрительно оттопырил нижнюю губу, слушая Фернандо. Но, заметив взгляд Паулы, опомнился и прикусил ее.
– Тогда поговори с ним о горе Хай-Марка, – предложил юноша. – Говорят, что эта дверь – портал в другие миры. Представляешь, Паула? Ведь если ее когда-нибудь откроют, то мы сможем путешествовать по Вселенной так же легко, как сейчас по Перу…
Джеррика пронзила дрожь, как будто его внезапно укололи острым шипом кактуса прямо в сердце. Кактусы в Перу росли везде, на улицах городов, в горах и пустынях, среди камней и даже на камнях, эти неприхотливые растения могли обходиться без воды многие месяцы. Кобольду они нравились, напоминая чем-то его самого. Но сейчас они были не при чем. Он вздрогнул от слов юноши, потому что тот затронул болезненную для него тему. Неожиданно ему захотелось быть откровенным с этими молодыми людьми. И Джеррик поддался искушению. Он слишком долго страдал в одиночестве, чтобы пренебречь возможностью поделиться с кем-то своей сокровенной печалью. К тому же у него была возможность заставить их забыть об этой встрече.
– Что вы знаете про Амару Муру? – спросил он, обращаясь к Пауле. Юношу он демонстративно игнорировал.
– А это кто? – с недоумением посмотрела на него девушка. – Какой-нибудь cient'ifico de renombre mundial? Ученый с мировым именем?
Джеррик скривил губы, но совладал с собой и повелительным жестом пригласил своих собеседников присесть на один из больших камней, живописно разбросанных вокруг. Фернандо охотно опустился на согретый солнцем валун, Паула уютно пристроилась у него на коленях. Они были похожи на двух котят, которые только что резвились в погоне за бабочкой и вдруг замерли, увлеченные созерцанием этой же самой бабочки, опустившейся на цветок. Но эта идиллическая картина вызывала у кобольда только раздражение.
– Хотя бы об инках вы что-нибудь слышали? – пренебрежительно спросил он.
– О да, – радостно воскликнула Паула. – Это наши предки!
– Только не мои, – запротестовал юноша. И с нескрываемой гордостью произнес: – Предки моего народа – это Франсиско Писарро и Диего де Альмагро!
– А я горжусь тем, что могу назвать своими предками не испанских конкистадоров, а индейцев кечуа, – с вызовом заявила Паула. – А если это кому-то не по душе…
– Только не мне, – засмеялся Фернандо. – Ты уж поверь, моя прелестная индианочка! И если тебе еще было мало доказательств, то сегодня ночью, обещаю…
– Фернандо! – воскликнула, заалев лицом, девушка. – Как тебе не стыдно! Что подумает о тебе se~nor sabio?
Она сделала попытку освободиться от объятий мужа, но так нерешительно, что вскоре смирилась с его сопротивлением и даже позволила ему себя поцеловать в знак примирения. После этого они снова были готовы слушать Джеррика. Они даже не заметили тонкой струйки крови, стекающей из его прокушенной нижней губы. Джеррик уже едва сдерживал свой гнев. И только невольная, необъяснимая ему самому, симпатия к девушке усмиряла его.
– Так кто же такой этот ваш Амару… Как там его? – спросил Фернандо равнодушно, только затем, чтобы угодить жене.
– Амару Муру был служителем храма, возведенного инками в память о том, что однажды Землю посетили боги, – сказал Джеррик. Он говорил, не сводя взгляда с каменной двери, возле которой он продолжал стоять, как будто был не в силах отдалиться от нее хотя бы на шаг. – Они оставили в памяти инков неизгладимый след, и прежде всего – своей безграничной властью над жизнью и смертью. Боги были не только сами бессмертны, но могли наделять вечной жизнью любого. Они пробыли на нашей планете недолго, и, по преданию, вернулись в свою божественную страну через врата, которые сами же прорубили в горе Хай-Марка. Через эти врата!
Джеррик прикоснулся ладонью к каменной двери, но, как и прежде, ничего не почувствовал. Глаза его подернулись влагой.
– Так и ушли навсегда, раздразнив бедняг инков бессмертием? – воскликнул Фернандо. – На мой взгляд, это было очень нехорошо с их стороны.
– Инки не заслуживали бессмертия, – сухо, как засохшее дерево, проскрипел Джеррик. – Как и все люди, они были злобны, кровожадны и глупы. Но боги оставили им ключ, в надежде, что когда-нибудь, когда люди изменятся, они смогут открыть дверь и войти в страну богов. И этот ключ, имевший форму золотого диска, хранился в храме, построенном инками.
– Пусть будет так, – не стал возражать Фернандо, чтобы не вызвать новой вспышки гнева кроткой Паулы, ласково мурлыкавшей у него на коленях. – Но не пойму, при чем здесь ваш Амару Муру.
– Он был жрецом храма в те времена, когда испанцы совершили опустошительный набег на Перу, – ответил Джеррик.
– Они осваивали новые земли на благо цивилизации, – внес свои коррективы упрямый потомок испанских конкистадоров.
– А заодно убивали аборигенов и грабили их жилища, набивая свои карманы золотом, – презрительно хмыкнул Джеррик. – Испанцы не щадили никого и ничего, опустошая и сжигая даже храмы, которые они, католики, считали языческими. И тогда Амару Муру скрылся в горах Хай-Марка, захватив из храма золотой диск, который хранился здесь многие тысячи лет как священная реликвия. Это был ключ к вратам, ведущим в страну, населенную ведающими тайну бессмертия богами. Но Амару Муру предали. И когда испанские конкистадоры уже почти настигли жреца, он, спасаясь от неминуемой смерти, открыл врата и исчез в проеме каменной двери, шагнув в струящееся изнутри голубое сияние. Но перед этим жрец передал золотой диск своему ученику, Адетоканбо, о котором испанцы ничего не знали. И сказал на прощание, что он еще вернется, потому что за этой дверью обретет бессмертие…
– Так почему же он не вернулся? – возмутился Фернандо. Кровь конкистадоров, по-видимому, вскипела в жилах их потомка. – Либо он обманщик, либо, став бессмертным, просто забыл о своем народе!
Тому обстоятельству, что Амару Муру до сих пор не выполнил своего обещания, сам Джеррик не придавал большого значения, рассуждая, что тому, кто бессмертен, незачем спешить. Возможно, один день вечной жизни равен тысяче скоротечных земных лет. Или на то были другие причины. Во всяком случае, он, Джеррик, обретя бессмертие в стране богов, не стал бы торопиться с возвращением на родную планету. Он наслаждался бы своим бессмертием…