Врата жизни
Шрифт:
Она прямо смотрела в лицо молодому человеку. Он видел строгие черты ее лица, орлиный нос, серьезные глаза, решительную складку рта, властную и уверенную позу. Не оставалось сомнений, что у него ни малейших надежд на ее расположение. В ней не было ни любви, ни страха.
– Ты воплощенный дьявол! – прошипел Леонард.
Стивен ударила в гонг, вскоре в комнату вошла ее тетушка.
– О, это вы, тетя? Мы с мистером Эверардом разговор закончили, – затем Стивен обернулась к слуге, который вошел вслед за мисс Роули: – Подайте экипаж мистера Эверарда. Кстати, – она снова развернулась к гостю, но теперь заговорила подчеркнуто дружелюбно, – не останетесь ли с нами отобедать, мистер Эверард? Надеюсь, ваше общество развлечет мою тетушку.
– В самом деле, оставайтесь, мистер Эверард, – жизнерадостно
Леонарду стоило большого труда отвечать со светской любезностью:
– Необычайно благодарен за приглашение, но сожалею: я обещал отцу вернуться домой к обеду! – и он торопливо прошел к двери, которую перед ним распахнул слуга.
Юношу переполняли гнев и отчаяние, а также – от чего он был в особенной досаде – невероятное, пламенное желание, которое он называл любовью. Да-да, любовью к этой умной, гордой, величественной красавице, которую ему просто до смерти хотелось подчинить и сокрушить.
Рыжие волосы, которые он прежде так низко ценил, теперь сияющим огнем наполняли его мечты.
Глава XXIII. Человек
Тем временем Гарольд Эн-Вульф под именем Джона Робинзона отправился в незнакомый мир на борту океанского лайнера. Он не заводил новых знакомств, даже не пытался сделать это. За столом с ним сидели леди и джентльмены, время от времени они обращались к нему с вежливыми фразами, и он так же любезно отвечал им. Он никого не хотел оскорбить, но не давал ни малейших оснований завязать разговор. Постепенно интерес окружающих к нему иссяк, и Гарольд остался в одиночестве. Именно этого он и хотел. Целыми днями он сидел молча или прогуливался по палубе из конца в конец, всегда один. На корабле не было второго и третьего класса, поэтому вся палуба была доступна путешественникам без ограничений, и места для уединения хватало. Все, кроме Гарольда, предпочитали общество – с той особой непринужденностью, которая возникает в пути, за границей, за пределами привычного круга. Первые четыре дня плавания стояла ясная погода, и жизнь казалась сплошным праздником. Большой корабль с мощными машинами и крутыми бортами казался скалой на глади моря.
Среди прочих пассажиров была американская семья: подрядчик и владелец металлургического предприятия Эндрю Стоунхаус с женой и маленькой дочерью. Стоунхаус был по-своему замечательным человеком – типичным продуктом англосаксонской традиции в американском варианте. Он начинал карьеру юношей без особого образования и связей, который пробился только за счет ума и трудолюбия, а также особого дара использовать обстоятельства в своих интересах. Уже к тридцати он построил немалое состояние, которое целиком инвестировал в бизнес. Теперь он был владельцем огромного предприятия, а в перспективе имел все шансы стать настоящим богачом даже в стране миллионеров. Женился он разумно и счастливо, но долгие годы брак оставался бездетным, что удручало обоих супругов. Наконец на свет появилась прелестная девочка. Родители обожали и отчаянно баловали ее. Зимой и летом они увозили ребенка от холода и жары в те края, где можно было предоставить дочке идеальные условия для счастливого и здорового развития. Когда врачи намекнули, что океанское путешествие и зима в Италии могут пойти девочке на пользу, их советы были беспрекословно исполнены. Теперь дитя сияло здоровьем, а семья возвращалась домой, прежде чем на юге Европы станет слишком жарко. Планировалось провести лето в шале на склонах Маунт-Ранье. Как и другие пассажиры, мистер и миссис Стоунхаус не раз пытались завести беседу с печальным и одиноким молодым человеком. Но он, как и со всеми, ограничивался с ними вежливыми замечаниями и короткими фразами, так что знакомство не складывалось. Однако это не смутило Стоунхаусов. Они были слишком счастливы и полны радостью жизни, чтобы принять сдержанность за отказ. Естественно, они проявили уважение к тому, что спутник предпочитает уединение, и вскоре оставили его в покое. Однако ребенок не учитывал суждения взрослых.
Маленькая Перл была чудесной девочкой – голубоглазым, златовласым ангелом, добрым и ласковым. В шесть лет она уже обладала женственным, материнским инстинктом, который подсказывал ей, что о том, кому плохо, надо позаботиться. Ее внимание
Когда миссис Стоунхаус говорила: «Дорогая, иди ко мне, ты, должно быть, досаждаешь джентльмену», Перл обращала к ней розовое сияющее личико и отвечала: «Но, мамочка, я хочу поиграть с ним. Вы ведь будете играть со мной?» И Гарольд, естественно, отвечал: «Прошу вас, мадам, не беспокойтесь! Я с удовольствием поиграю с ней. Иди сюда, Перл, ты хочешь покататься верхом или заняться покупками?» И девочка с радостным возгласом затевала игру.
Присутствие ребенка, детская нежность и естественная веселость не могли не затронуть тонкие струны в душе Гарольда, но за этой радостью неизменно следовала боль, память о другой девочке, такой далекой и недоступной, потерянной как будто века назад.
Однако малышка не оставляла его одного надолго, искренне стараясь утешить, и за долгие часы морского путешествия между взрослым и ребенком сложилась и окрепла дружба. Он был таким большим и сильным, он нравился ей больше всех на корабле. Этого ей было довольно. А что до самого Гарольда, откровенная любовь и доверие девочки оказались тем, в чем нуждалось его разбитое сердце.
На пятый день погода переменилась, поднялись волны, затем, по мере того как приближался вечер, а корабль все дальше продвигался на запад, они стали расти и напоминать горы. Сама величина лайнера, прежде легко бороздившего гладь океана, служила свидетельством гигантского размера волн, на фоне которых он казался теперь игрушечным корабликом. Ветер свирепел, с юго-запада на судно с ревом обрушивались его яростные порывы. Большинство пассажиров были встревожены, зрелище и вправду было устрашающим, а звуки ветра напоминали трубный глас.
Страдавшие морской болезнью оставались в своих каютах, остальные находили любопытным жутковатое представление стихии, а потому собрались на палубе. Среди последних были и Стоунхаусы, опытные путешественники, которых непросто было вывести из равновесия. Даже маленькая Перл была знакома с морскими странствиями. Гарольду шторм показался чем-то естественным и адекватным его настроению, так что он чувствовал себя на палубе как старый морской волк.
К счастью, большинство путников за несколько дней в море успели привыкнуть к легкой качке, а потому уверенно держались на ногах и теперь, когда палуба стала влажной и раскачивалась гораздо опаснее. Как любой нормальный ребенок, Перл обладала природной ловкостью и не падала даже при резких наклонах судна. На всякий случай она держалась за руку Гарольда, воплощавшего для нее незыблемость и надежность. Когда мама заметила, что ей лучше посидеть где-нибудь в спокойном месте, девочка ответила:
– Но, мамочка, я в полной безопасности с дядей!
Она с самого начала называла Гарольда просто дядей и не признавала другого имени для него. Гарольд обращался с ней бережно, развлекал и гулял с ней по палубе, даже, с разрешения капитана, поднялся с девочкой на мостик, чтобы она могла взглянуть на бурное море сквозь стекло и разглядеть волны – на палубе ей приходилось жмуриться от сильного ветра, а рост не позволял посмотреть вдаль. Наконец наступило время перекусить, пассажирам подали бульон и закуски, можно было согреться и подкрепиться. Перл поспешила вниз, а Гарольд нашел укромный уголок в штурманской рубке, где находилось немало других пассажиров; он молча и отрешенно смотрел на бушующее море.
В прежние времена штормовые волны и сильный ветер приводили его в энергичное, взволнованное состояние, но теперь он оставался печальным и одиноким среди торжества стихии, в отсутствие ребенка мрачные воспоминания настигали и лишали сил.
Тем временем Перл вернулась на палубу и отправилась на поиски своего «дяди». Гарольд не видел ее из рубки, а девочка начала новую игру. Избегая родителей, она бегала с наветренной стороны и громко кричала: «Бу!», надеясь привлечь внимание где-то скрывающегося Гарольда.