Врата
Шрифт:
Беспощадно изгнанные из общества, они вначале не испытывали нравственных мук, лишь в полной растерянности удивлялись собственному безумству. Они ощущали себя скорее неразумными, чем безнравственными, и потому не стыдились, не искали никаких оправданий. И от этого ещё больше мучились. Они лишь сетовали на жестокость судьбы, которая прихоти ради, чтобы позабавиться, расставила им ловушку, и не могли без горечи думать об этом.
Со временем им пришлось испытать все муки людей, отвергнутых обществом, ярким светом вспыхнуло в мозгу сознание вины, и они покорно подставили лоб, на котором им выжгли клеймо. Они поняли, что, связанные невидимой нитью, всегда должны идти рука об руку, вместе.
Таково было прошлое Соскэ и О-Ёнэ.
15
Они уехали в Хиросиму, потом в Фукуоку, но везде страдали, неся бремя прошлого. Такая же участь ждала их и в Токио. Завязать дружеские отношения с семьёй Саэки не удалось. Дядя умер. А тётка и Ясуноскэ были совсем чужими, о какой же искренности или теплоте могла идти речь? В нынешнем году обе семьи даже не нанесли друг другу традиционного новогоднего визита с подарками. Короку не уважал в душе старшего брата, хотя и жил у него. Сразу же по приезде Соскэ в Токио Короку с чисто детской непосредственностью возненавидел О-Ёнэ. И сама она, и Соскэ это хорошо понимали. Днём, при солнечном свете, супруги бодрились, зато свет луны вызывал у них грустные мысли. Не один год встретили они так, не один проводили. Подходил к концу и нынешний год. Перед каждым домом висели новогодние украшения — соломенные жгуты с вплетёнными в них полосками бумаги. Шелестел на ветру украшавший вход бамбук. Соскэ купил и приколотил к воротам маленькую тонкую сосну. В нишу поставил два рисовых колобка на небольшой деревянной подставке, а сверху положил оранжево-красный апельсин с зелёным листом. Написанная тушью дешёвая картина в нише изображала цветущую сливу с листьями, сквозь которые проглядывала похожая на морскую раковину луна. Соскэ не понимал, что за смысл ставить под такой нелепой картиной новогодние украшения, и спросил об этом у О-Ёнэ:
— В чём, собственно, тут идея?
— Не знаю. Полагается так, — ответила О-Ёнэ и ушла на кухню.
— Столько хлопочут, чтобы потом всё это съесть. — Поправляя украшения, Соскэ пожал плечами.
Поздно вечером в столовую принесли кухонные доски и занялись приготовлением праздничных колобков. Только Соскэ не принимал в этом участия — ему не хватило ножа. Самый крепкий, Короку больше всех приготовил колобков. Зато чаще, чем у остальных, колобки получались у него какие-то нескладные. Всякий раз при этом Киё громко смеялась. Изо всех сил нажимая на нож, обёрнутый сложенной в несколько раз мокрой салфеткой, Короку резал затвердевшее тесто и раскраснелся от напряжения.
— Подумаешь, некрасивые, — защищался Короку. — Лишь бы вкусными были.
Ещё полагалось готовить к Новому году сушёные анчоусы, мелко нарезанные курицу, рыбу и овощи, сваренные в соевом соусе. Вечером 31 декабря Соскэ пошёл к Сакаи поздравить его и заодно уплатить за квартиру. Он решил войти скромно, с чёрного хода. Сквозь матовое стекло кухонных дверей виден был яркий свет, в доме царило оживление. С порога, приветствуя Соскэ, поднялся паренёк с тетрадкой в руке, с виду посыльный из магазина, собирающий взносы за проданный в кредит товар. В столовой Соскэ застал хозяина с женой и ещё человека в рабочей куртке со значком фирмы, который с примерным усердием делал новогодние украшения — соломенные жгуты с множеством колечек. Рядом лежали ножницы, бумага, веточки с ярко-зелёными листьями, листья папоротника. Молодая служанка, сидя перед хозяйкой, раскладывала
— Рад вас видеть, — сказал Сакаи, когда Соскэ вошёл — Вы тоже, вероятно, с ног сбились перед праздником. Взгляните, что у нас творится! Садитесь, пожалуйста. Вот сюда! Вам, я полагаю, тоже наскучило встречать Новый год. Как бы ни было интересно, а делать одно и то же больше сорока раз — надоест.
Но хотя Сакаи и утверждал, будто новогодние праздники дело хлопотное, вид у него был весёлый, полное лицо так и сняло довольством. Соскэ выкурил предложенную хозяином сигарету, с полчаса поболтал с ним и вернулся домой.
О-Ёнэ с нетерпением его ждала, завернув мыльницу в полотенце. Они с Киё собрались в баню, а дома некого было оставить.
— Ты что так долго? — О-Ёнэ взглянула на часы. Время близилось к десяти, а Киё после бани ещё надо было зайти в парикмахерскую. Последний день года с его суетой вошёл и в тихую жизнь Соскэ.
— Со всеми уже расплатилась? — спросил он, — О-Ёнэ ответила, что ещё остался торговец дровами, и попросила:
— Заплати ему, когда придёт. — С этими словами О-Ёнэ достала засаленный мужской бумажник, кошелёк с мелочью и протянула их Соскэ.
— А Короку где?
— Сказал, что пойдёт посмотреть, как выглядят в предновогоднюю ночь улицы. Неугомонный! Гулять в такой холод.
— Ничего, он ещё молодой, — смеясь, заметила Киё и пошла к чёрному ходу приготовить для О-Ёнэ гэта.
— Куда же он пошёл?
— Вроде бы на Нихонбасидори и на Гиндзу, — ответила О-Ёнэ. Послышался звук раздвигаемых сёдзи, и Соскэ остался один. Он сел подле хибати, рассеянно созерцая золу. Перед его мысленным взором предстал завтрашний день: развевающиеся на ветру флаги, сверкающие цилиндры, бряцание сабель, конское ржанье, возбуждённые голоса игроков в волан. Через несколько часов он попадёт в ту особую предновогоднюю атмосферу, единственную среди всех праздников, которая как бы обновляет душу.
Но Соскэ оставался равнодушным и к бурному веселью, и к оживлению — ничто не могло его увлечь. Будто не получив приглашения на пир, он наблюдал его со стороны. Единственное, чего он мог желать, это из года в год вести с О-Ёнэ жизнь — монотонную и будничную. Объятый тишиной дом, в котором он сидел один в этот предновогодний вечер, был словно символом его реального существования.
О-Ёнэ вернулась в одиннадцатом часу порозовевшая, из неплотно запахнутого воротника кимоно виднелся красивый изгиб шеи.
— Столько народу, столько народу, просто невозможно мыться, даже таз не возьмёшь, — сказала она, переведя дух.
Киё явилась после одиннадцати. Просунув в слегка раздвинутые сёдзи голову, она сказала, что в парикмахерской пришлось ждать очереди, и извинилась за опоздание.
Зато Короку не спешил домой. В двенадцать Соскэ заявил, что пора спать, но в такой вечер О-Ёнэ считала это неловким и старалась продолжить разговор, чтобы дождаться Короку. К счастью, он вскоре вернулся, рассказав, что побывал на Нихонбаси, на Гиндзе, затем решил съездить к храму Суйтэнгу, но трамваи до того были переполнены, что пришлось несколько пропустить, поэтому он и задержался.
Потом он зашёл в галантерейный магазин, рассчитывая сделать покупку, за которую в качестве премии можно получить золотые часы. Но ничего такого в магазине не оказалось, кроме коробки с двумя матерчатыми мячами. И когда он поймал воздушный шар, которые машина там надувает целыми сотнями, в прикреплённом к нему ярлычке значились, не часы, а совсем другое. Короку вынул из кармана пакет с шампунью для мытья головы.
— Это от меня сестрице… А это передай девочкам Сакаи. — Короку положил перед Соскэ красивые мячики.