Вредность не порок
Шрифт:
– Да у него все приятели… Вечно полон двор, орут, словно их режут… Бабка, и та не вытерпела, в город сбежала – Ты и про это знаешь!
– Знаю… Здесь все все знают. Деревня…
– Хорошо жить в деревне, – глубокомысленно заметил Юрий и посмотрел в потолок. Я тоже посмотрела и едва не упала со стула. – Сами-то вы местные?
– Местные, – живо кивнула я, восстановив равновесие, – тутошние…
Ирка с Надькой переглянулись и фыркнули.
– И не скучно? Кавалеров-то, поди, не хватает?
– Не хватает, – смахнула я слезу, – хоть топись.
– Кто ж посмел? – хрюкнул Ефим.
– Да девять каких-то козлов, – вздохнула Надька, – изгадили мероприятие…
Ефим культурно рассмеялся, показывая, что оценил шутку, и снова разлил:
– Ну чтоб больше такое не повторилось!
Вздыхая и морщась, мы потянулись к бокалам. Закусив соленым грибком, я вздохнула и бросила взгляд в окошко. На улице неудержимо светлело, я вздохнула еще раз и покачала головой. Через пару часов поднимется бабка Степанида, а еще часа через два Стас обнаружит мое отсутствие. «Домой надо, – решила я, косясь на оживленно болтающих девчонок, – им что, им никто слова не скажет!»
Ефим склонился ко мне:
– Настенька! Пожалуйста, не надо так вздыхать… Ну, что мне надо сделать, чтобы ты об этом забыла? – Я опустила на всякий случай ресницы, правда, не поняла – о чем это он? Про что мне забыть? – Послушай, это просто досадное недоразумение… Мне кажется, что я должен попросить у тебя прощения… – Тутя еще больше удивилась и даже начала волноваться, что так до конца и не пойму, о чем идет речь, а жаль, Ефим так красиво говорит! – Я очень сожалею, что все так получилось, но обещаю, что это больше не повторится… Никто не будет больше обижать маленьких девочек…
Наконец я поняла, в чем дело, и обрадовалась, а Ефим, заглядывая мне в лицо, тихо повторил:
– Никто не будет обижать маленьких красивых девочек…
– Смотри, – прошептала я, окунаясь в бездонную синеву ласковых глаз, – не обмани…
– И за это прости… – не сводя с меня глаз, Ефим взял мою руку и осторожно поцеловал синяк на запястье.
Перед моими глазами все закачалось, то ли от выпитого, то ли от услышанного, сердце заметалось, погнав горячей волной кровь по жилам и заставив вспыхнуть щеки пионерским костром.
Продолжение банкета запечатлелось в моем сознании довольно смутно, каким-то неясным мерцающим облаком. Помню, выпили за президента… Потом за нашего участкового Петра Игнатьевича, кто предложил тост, не помню, а Надька требовала выпить стоя, демонстрируя тем самым безграничное доверие и уважение к родной милиции. Тост прошел на «ура!», однако после него даже отрывочные воспоминания о происходивших событиях начисто стерлись из моей памяти до того самого момента, пока, повинуясь безотчетному, накатившему волной чувству страха, я не вздрогнула и не открыла глаза.
Скрипящие ржавые клещи плотным кольцом охватили голову, не давая повернуть затекшую шею, в мозгах грянуло и звонко раскатилось нечто подобное маршу Мендельсона, небрежно исполняемое неумелой рукой на церковных колоколах. Я охнула осипшим
– Господи…
– Я здесь! – бодро раздалось в ответ, а я в ужасе замерла. По-моему, это слишком. С перепоя не умирают.
Или мне опять не повезло?
Через пару минут я поняла, что все еще присутствую на этом свете, шевельнулась и приоткрыла глаза. Сообразив, где я, и оценив обстановку, захотела тут же умереть всерьез.
Это была комната, в которой спали уехавшие ныне хозяева, я лежала на их высокой резной кровати, а рядом со мной, улыбаясь от уха до уха, сидел Ефим. Из одежды я краешком очумевшего глаза заметила на нем лишь джинсы, хотя совершенно точно помнила, что раньше была еще и темно-синяя рубашка на кнопочках. На левом предплечье Ефима синела замысловатая татуировка, на первый взгляд хитросплетение каких-то диковинных растений. Проследив мой взгляд, Ефим усмехнулся и потянулся к рубашке, висящей на спинке кровати. Я икнула, моргнула, открыла рот, и краска нестерпимого стыда залила щеки. Неужели?.. Торопливо ощупав бока, я с некоторым облегчением поняла, что все основные детали моей одежды на месте. Но почему я здесь? И где все остальные?
– Выспалась? – склонив набок голову, поинтересовался Ефим. – Голова не болит?
Совершенно сбитая с толку, я молчала. Жизнь в одно мгновение превратилось в нечто расплывчато-неясное, тонко покалывающее где-то внутри иголочками смутного беспокойства.
– Почему я здесь? – испуганно прошептала я, машинально подтягивая к подбородку пестрое лоскутное одеяло. В нем я без труда опознала произведение Иркиной тети Лены.
– Уснула, – пожал плечами Ефим.
– Уснула? – не поняла я. – А потом?
– Потом? Потом спала…
Я подозрительно сощурилась и постаралась еще раз незаметно проверить детали своего туалета. Кроме туфель, все на месте.
– А перед этим?
– Что перед этим?
– Ну.., перед тем, как уснула?
Вдруг на лице Ефима появилось виноватое выражение, а мое сердце громко ухнуло и оборвалось…
– Видишь ли, Настенька… Перед этим.., ты выпила немного лишнего…
– Ну?!
– Ну ничего… С каждым бывает!
– А после?!
– После чего?
– После того как лишнего выпила, черт! – не выдержала я, взбешенная его бестолковостью. Он просто издевается, задавая дурацкие вопросы, хотя прекрасно понимает, о чем идет речь.
Однако Ефим молчал, воспринимая мое смущение с явным удовольствием. Плотно сжатые губы и веселые бесенята в глазах говорили о том, что он едва удерживается от смеха. Я рывком сдернула одеяло и села:
– Девчонки где?
Он снова пожал плечами. Сбросив ноги с кровати, я собралась встать, но Ефим удержал меня за руку:
– Подожди…
Черта с два! Я не послушалась, а он, видимо, приняв это за элемент любовной игры, руку не выпустил и дернул меня к себе. Марш Мендельсона разом перешел в «Прощание славянки» в исполнении сумасшедших барабанщиков, я вскрикнула и схватилась за голову.