Времена грёз
Шрифт:
Под кустистыми бровями с абсолютно звериной морды на меня смотрели человеческие глаза, и взгляд их был строгим, серьезным и узнаваемым.
Ужаснувшись, я отшатнулся, а косолапый все так же смотрел на меня. Он больше не казался опасным, а его грозный вид не внушал мне страх, скорее трепет и будил застарелую боль, будто кто-то тщательно надавил на старую рану.
— Ты…
Горло сдавило, и я едва ли смог вдохнуть. Клинок предательски дрогнул в руке, и я понял, что вряд ли смогу воткнуть его в сердце медведя. Как другие охотники делали это? Неужели
Зверь снова подал голос и сделал шаг ко мне, его настроение словно переменилось и животная натура взяла верх над чужой душой. Клятва, высеченная на моем запястье, угрожающе нагрелась, напоминая о себе, о том, что я обещал вернуться живым и невредимым. Ведьма ждала меня дома, нуждалась во мне, и я не мог совершить глупость и умереть, но сердце отчаянно противилось мне. Поднять оружие оказалось совершенно непосильной задачей, защититься и тем более бежать было поздно. Только сильный меткий удар сейчас мог меня спасти, но сделать его означало вновь предать того, кто уже пострадал от моих рук.
— Прости меня, отец…
Где-то неподалеку послышался крик ворон. Письмена обожгли кожу болью, двинувшись вперед, я поднырнул к животу медведя и, почти не глядя, доверившись только чутью, вонзил холодный металл в грудь зверя. Опасно накренившись, он вытянул лапу, словно желая от меня отмахнуться, но я, вынув клинок, сделал повторный удар. Тьма, окружавшая нас, в миг развеялась, и мохнатую шею пронзило несколько стрел.
Взревев в последний раз, медведь сделал шаг назад и, вновь посмотрев на меня осмысленным взглядом, упал в белую пелену снега за собой.
Охотники ликующе засвистели, закричали, кинулись вниз в овраг. Кто-то похлопал меня по плечу, еще двое бросились к туше с оружием на готове, а я, будто пораженный громом, все так же стоял тяжело дыша и не в силах смириться с произошедшим.
Люди быстро соорудили носилки из парусины и веревок, взятых с собой. Самые сильные из охотников потащили медведя по снегу и направились к деревне. Весь обратный путь я не проронил ни слова и шел чуть ли не самым последним из них. Старший заметил мое смятенное состояние и знаком призвал остальных не трогать меня и вести себя тише. Мне показалось, он понимал, что я чувствую, и поэтому дал мне время подумать.
Вернувшись, мы прошли к границе деревни, но не к основным воротам, а дому ведьмы, где часть забора у леса оказалась открыта. Внутри на заднем дворе нас уже ждала Марья, внимательно проследив, как медведя приволокли на свободное место. Ведьма оделась в белое хлопковое платье, особенно густо расшитое красными нитями по горловине, подолу и широким рукавам. Жилетка из овчины лежала на плечах, а на поясе был завязан длинный передник с парой карманов. Рыжие непослушные волосы заплетены в косу, украшены небольшими белыми цветами папоротника и аккуратно короной уложены на голове. Тонкие пальцы сжимали остро наточенный нож, румянец на щеках контрастировал с серьезным, немного хмурым выражением лица.
Отдав охотникам указания, она вытащила стрелы и вернула их лучникам, а едва заметив рану на груди медведя, помрачнела еще больше.
— Можете идти, готовьте костер, я пока раздену нашего гостя.
Мужчины послушно поблагодарили ведьму и, кланяясь, прошли к воротам, что вели в деревню. Я подошел ближе к девушке, хотел поговорить с ней, но не знал, как начать разговор. Груз вины за мое прошлые и нынешние поступки давил, сплетаясь в какой-то мерзкий странный клубок.
— Марья…
— Не суйся мне под руку Ньярл, я видела то, что было в лесу вороными глазами.
— Прости, я напугал тебя?
Она повернулась, недобро прищурившись. Где-то за спиной зашумела чаща, и скрип деревьев слышался совсем рядом, будто сосны подобрались вплотную к открытым воротам.
— Твое счастье, что клятву ты сдержал.
— А иначе?
— Оставила бы в лесу жить, век куковать там.
Невольно вспомнив песню Яги, я по достоинству оценил угрозу. Не умереть, не переродиться, а целую сотню лет потерянным духом бродить среди темных ветвей, пугая своим видом путников. Письмена, чуть щекоча кожу, исчезли с моей руки.
— Я видел отца.
— Что ж, тебе повезло.
— Он погиб, ненавидя меня, и из ненависти сюда вернулся.
Выдохнув, Марья опустила плечи, неожиданно расслабившись. Она с грустью взглянула на зверя и покачала головой.
— Не приходят сюда из ненависти Ньярл. Не тратят на это свое перерождение. Он увидеть тебя хотел, только и всего.
Тыльной стороной ладони убрав упавшую на лоб прядь, ведьма посмотрела на меня. В ее чувствах больше не было ни тревоги, ни злости.
— Ты поможешь?
Невольно потерявшись в ее зеленых глазах, я покорно кивнул, ощущая, как застарелая рана отпускает мое стиснутое виной сердце. У меня не было причин не верить девушке, я видел, что она часть той странной природы и правил, что царили здесь. Каждая травинка покорно служила этой силе и подчинялась воле ведьмы.
— Спасибо.
Я прошептал это почти что одними губами, и больше всего желал теперь увести девушку в теплый дом, спрятав ее в своих объятьях. Подальше от холодного ветра, колючего снега и пугающих ритуалов. Не знаю, отразилось ли это на моем лице, но Марья вдруг смущенно отвела взгляд и наклонилась к медведю.
— Ты убил, тебе и плясать Ньярл.
Сначала я не понял, о чем она говорит, но буквально через пару часов на меня примерили медвежью шкуру. Ведьма с удивительной легкостью справилась с зверем, действительно будто раздев его и разделив мясо, обработала шкуру каким-то раствором, чтобы ее тут же можно было использовать.
Так начался сам медвежий праздник. Несколько помощников из деревенских забрали мясо. Мех, словно плащ, лег мне на плечи, и Марья, сменив одеяние на более теплый вариант, вместе со мной направилась к площади. Огромный костер облизывал своими огненными языками небо, гулкие барабаны отбивали дробь в такт шагам медведя, кое-где слышались варганы и флейты, подпевающие низким мужским голосам.