Времена не выбирают
Шрифт:
– Надо перекрывать весь юго-восток, – вздохнула она. – Только больно уж неточный адрес.
– Африку и Азию можно из расчетов выбросить. Это ближе, – сказал Макс, секунду подумав.
– Насколько?
– Ну, Прагу я исключать не стал, но и ближе искать нечего.
– Понятно, – кивнула Лика. – Я задействую Фату и Кержака, Виктор – контрразведку, а тебе, милый, придется взять на себя координацию. Ты их почувствовал, тебе и сдавать.
– Так точно, госпожа генерал, – улыбнулся Макс.
– Макс… – Она замолчала на секунду, но потом все-таки сказала то, что хотела: – А ты не подумал, что теперь можешь вот так отключиться в любую секунду? Кто его знает, когда и кто еще полезет через
– Уже нет, – покачал он головой. – Это был адаптивный шок. Я просто впервые оказался в такой ситуации. Новизна ощущений, их сила… Думаю, во второй раз будет легче.
– Уверен?
– Да, – твердо сказал он.
– Почему? – спросила Лика.
– Просто знаю, – улыбнулся Макс. Он действительно не знал, откуда взялось это знание. Оно просто возникло, и все. Не было и стало. Скорее всего, это тоже сделала «Медуза». Скорее всего.
Часть I
ВРЕМЯ И МЕСТО
Наш век пройдет. Откроются архивы,
И все, что было скрыто до сих пор,
Все тайные истории извивы
Покажут миру славу и позор.
Богов иных тогда померкнут лики,
И обнажится всякая беда,
Но то, что было истинно великим,
Останется великим навсегда.
Прелюдия
КОРОЛЕВА
Пожаром яростного крапа
маячу в травяной глуши,
где дышит след и росный запах
твоей промчавшейся души.
И в липком сумраке зеленом
пожаром гибким и слепым
кружусь я, опьяненный звоном,
полетом, запахом твоим…
В качелях девочка-душа
Висела, ножкою шурша.
Она по воздуху летела
И теплой ножкою вертела,
И теплой ручкою звала.
Глава 1
ТОМЛЕНИЕ ДУХА
– Слушай, папа, – спросила она, удивляясь тому равнодушию, с каким назвала этого чужого, в сущности, человека папой, – а кто у нас в роду был рыжим?
Если честно, Лика и сама не предполагала, насколько все это окажется тягостным. И в самом деле! Экая проблема, если разобраться: сходить к собственному отцу и задать ему пару простых вопросов. Всего-то и дел – сходить и спросить. Однако теперь выяснялось, что это не так. В смысле не так просто, не так обыденно. И дело, как она тотчас поняла, было отнюдь не в том, что в ней заговорила давняя, детская еще обида на родителей, которые не смогли, не захотели сохранить семью и соответственно лишили ее, Лику, того, что причиталось ей самым естественным образом. По праву рождения, так сказать. Возможно, что и причиталось, но… Когда оно было, ее детство? Давным-давно, если быть искренней. Двадцать лет назад. Двадцать! Прописью и большими буквами, чтобы не забывать. И как минимум половина из них вместила в себя такое, чего умом обычному человеку не постичь и к чему даже чувствами ему, ущербному, не дано прикоснуться.
Тогда в чем же дело? В том ли, что все это нежданно-негаданно состоявшееся «сентиментальное» приключение было лишним для нее, лишенным смысла, как говорится, избыточным? Не королевское это дело – к номинальному родителю в гости ходить? Может быть. Во всяком случае, такое объяснение было не лишено смысла, однако в глубине души Лика понимала, что и это неправда. Ну или, по крайней мере, не вся правда. Если и шелохнулось что-то подобное в ее душе, то чуть-чуть,
Смутная, как томление сердца, догадка, мелькнувшая у Лики в тот момент, когда Макс задал свой странный на первый взгляд вопрос; воспоминание, выцеженное из киселя детской памяти; полузнание, ворохнувшееся в ее нынешней уже памяти, обремененной такими вещами, которые и помнить-то не хочется; интуиция, вставшая в стойку при первом еще робком шажке, сделанном ее мыслью в глубины открывшегося перед ней лабиринта… Да, пожалуй. Возможно… Логично… И то сказать, что могло ожидать ее в конце дороги, начинавшейся теперь в этой старой неряшливой квартире на Старо-Невском? Ожидать Лику могло все что угодно. Или самое большое разочарование, какое в данный момент времени она могла себе вообразить, или прикосновение к чему-то такому, что способно было снова – в который уже раз! – перевернуть все с ног на голову или, напротив, поставить наконец все, как надо, и раз и навсегда разрешить имевшее место противоречие, о котором Лика ни с кем никогда не говорила, даже с Максом. А уж Макс-то знал про нее, казалось, все-все. Но нет, даже Макс всего не знал. Даже Макс.
И тут мысль, стремительно – как стало теперь уже привычным для Лики – летевшая вперед, «споткнулась» о мгновенное понимание того, насколько все это было глупо с ее, Ликиной, стороны.
«Ты вообще-то в своем уме?» – спросила она себя, ощущая оторопь от неожиданно открывшейся ей несимпатичной, дурно пахнущей истины.
«Это во мне что, снова комплекс неполноценности завелся? – ужаснулась она, осознавая, куда завели ее стремительно летящие во всех направлениях, мечущиеся, как летучие мыши, мысли. – Ну ты, подруга, и впрямь сумасшедшая! Честное слово, сумасшедшая!»
Маска моментально зафиксировала «физиологический всплеск», но поскольку отклонение не было значимым, то есть, попросту говоря, не несло угрозы жизни и здоровью ее симбиота, и потому еще, что была она, в сущности, всего лишь устройством, машиной, а не живым, разумным существом, способным понять и правильно оценить смятение, охватившее Лику, от вмешательства Золото воздержалось. Почти. Все-таки Маска, что ни говори, была уже частью ее самой, и Лика моментально почувствовала что-то такое, как будто рука друга легла ей на плечо. Или это было похоже на тихое, неразборчивое, шепотом сказанное «не бойся, я с тобой»? Но в любом случае как раз это Лике и было теперь необходимо.
«Все, – сказала она себе, успокаиваясь. – Все! Выплюнуть и растереть! Еще не хватало!»
И в самом деле, какое, к бесу, разочарование? В чем, господи прости? Ей что, своего мало? Еще что-то требуется, чтобы чувствовать себя, как все? Вот уж нет!
«Не дождетесь!» – подумала она с гневом, хотя ей и самой было неизвестно, к кому, собственно, она теперь обращалась, с кем – полемизировала.
И какие такие новые тайны, какие откровения способны были и впрямь перевернуть ее жизнь еще раз? После всего, что довелось ей пережить до и после путешествия «за край ночи», и там, где-то в Нигде и Никогда мира Камней, где довелось побывать – возможно, единственной из ныне живущих, – ничто уже не способно было считаться таким уж огромным откровением, чтобы в ожидании оного так психовать. Да и что, в сущности, переворачивать? И куда? В смысле куда больше? Больше того, что уже с ней случилось, некуда было.