Времени нет

Халил Рустем

Мы миновали цветочный магазин и подошли к пиццерии, выставившей столики на тротуар. Джин сбавил шаг и, когда мы проходили мимо изнеможенной женщины, которая уныло ковырялась в салате и едва не клевала у него носом, громко спросил меня:

— Эдем, закурить дашь?

— Я не курю, — пробормотал я.

— После диагноза мог бы и начать — что уж тебе терять, — уронил Саатчи, когда пиццерия осталась позади. — Но первый пример я тебе показал: любительницу салатов, услышавшую мой вопрос о курении.

— И что, теперь она бросит курить?

— Она и не курит. Но ладони ее

отца постоянно пахли табаком. И мы напомнили ей о нем. Вернувшись вечером домой, она не нагремится на дочь: та обиделась, что мама работает в субботу, и разрисовала фломастером ее ботинки в прихожей. Мама присядет на корточки, как делал ее отец-курильщик, и объяснит малышке, что так нельзя. Что изменит этот спокойный разговор для девочки, когда пройдут годы, я предсказать пока не могу, но разве то, что где-то в квартире на окраине Киева сегодня вечером не будут кричать ребенка, — уже не изменение?

Я обернулся, пытаясь увидеть, чем сейчас занимается героиня его выдумки, но мы уже отошли слишком далеко.

Мы прошли перекресток, когда Саатчи заметил следующую жертву.

— Теперь твоя очередь, — сказал он. — Узнай время у прохожего.

Нам навстречу спешил мужчина в костюме, то и дело поглядывая на огонек мобильного телефона. Играть-то и играть. Я перехватил его взгляд, когда он поравнялся с нами, позвал и спросил, какой час. Мужчине пришлось немного сбавить темп. Он ответил мне, явно сожалея о своей вежливости, и поспешил дальше.

— И что изменила эта пара секунд? — спросил я Саатча.

Он схватил меня за плечи и развернул.

— Видишь, светофор загорелся желтым. Пару секунд назад мужчина побежал бы на мигание зеленого, а теперь стоит. А пока он топчется, к бизнесмену, с которым у него назначена встреча, подойдет официант и спросит, не хочет ли он заказать хотя бы напиток. Бизнесмен подумает и решит взять кофе. Но если бы он подождал еще несколько секунд, наш запыхавшийся прохожий заказал бы пива. И вечер у них пошел бы в совершенно другом направлении. А так, к сожалению, их соглашение сорвется.

— Да ну! — засмеялся я. — Такое невозможно предвидеть.

Саатчи вытащил подбородок.

— Человеку нет.

И дал щелчок мне по носу.

Загорелся желтый, и мужчина спринтером побежал дальше. Я обернулся и обнаружил, что Саатчи прошел уже пол квартала. Пришлось догонять.

— Читал я об одном таком неверующем, который хотел пальцы вонзать куда не надо, — отреагировал Саатчи на мою снисходительную улыбку.

— Куда мы, кстати, идем?

— Я же сказал: на ужин. Вот еще! Видишь парня со стаканчиком кофе на скамейке?

Напротив нас, на пешеходной аллее между автомобильными полосами, под светом фонаря какой-то паренек поднялся со скамейки и оставил на ней стаканчик с кофе. Саатчи дождался, пока проедет машина, перебежал через дорогу и, сделав сальто, перелетел через железное ограждение.

— Хватит! — крикнул он и поклонился невидимой толпе.

Пока я перебирался через забор, джин схватил стаканчик, выплеснул остатки его содержимого в траву, разбежался и навесным броском отправил его в урну у соседней скамейки. Ветер подхватил легкий груз — и тот упал точно

в урну, даже не задев стенок.

— Предсказание! — объяснил джин и пальцем поднял мою отвисшую челюсть.

— Просто тренировка, — возразил я.

— Это мелочи, — Саатчи не спорил. — Видишь эту пожилую пару? Если бы стаканчик продолжал стоять на скамейке, они бы сели на следующую, рядом со урной. Через пятнадцать минут женщина вынет салфетку, чтобы промокнуть губы, но рядом не будет урны, чтобы выбросить. Мужчина автоматически положит салфетку в свой карман и забудет о ней. А через несколько дней его дочь будет проверять свитер перед стиркой — и найдет салфетку, оставленную чужой женщиной. Им придется поговорить о том, что от смерти матери прошло достаточно времени, и это не будет изменой, если отец начнет отношения с другой женщиной. Через один стаканчик, Эдем! Не убери я его, как знать, сколько бы еще тянулись их одинокие ночи!

Последнее предложение он произнес слишком громко, и та же леди с накинутой на плечи шалью обратила внимание на двоих, возможно, не совсем трезвых джентльменов. Придержав своего спутника за руку, она кивнула на очищенную от стаканчика скамейку.

— Жаль, что мы не можем этого проверить, — заметил я.

— Так я ничего не буду доказывать. Пройдет время, Артур выйдет из больницы и однажды расскажет тебе об ужине с владелицей «шевроле». Тогда ты и вспомнишь их всех — и эту пожилую пару, и торопливого бизнесмена, и любительницу салатов — каждый пустяк, и будешь думать, правдой ли было все, что происходило с нами в этот вечер на бульваре Леси Украинки в Киеве.

Очаровательно светились фонари. Прохожие не шли, а плыли навстречу. Все казалось нереальным. Да и как такое могло быть на самом деле: джин, вдруг обретший плоть, и теперь сеял изменениями, как молодой политик — проектами реформ? Может, я до сих пор лежу на крыше, президент выстрелил в меня тоже, а все, что происходит сейчас, — не что иное, как моя предсмертная агония?

Ну что ж, в таком случае именно такой агонии я бы хотел.

Саатчи шел подплясывая. Он действительно не пытался мне ничего доказывать. Но на всем нашем пути по согретому фонарю и покрытому золотыми листьями бульвара он оставлял хлебные крошки безделушек. Так наклонится погладить той-терьера на прогулке и безумно расстегнет ему ошейника. Сорвет объявление с предложением работы со столба на перекрестке и положит его в карман пьяницы на скамейке. Почтительно возьмет старуху за локоть, чтобы перевести ее на другую сторону дороги, да еще рассмешит ее за эти несколько секунд.

Это был танец. Танец жизни.

И я ничуть не удивился, когда мы оказались у подножия «Трех китов». Саатчи, подняв руку, громко сообщил: «Ужин ждет нас там».

Два подбитых резиной шезлонга, скрипичный футляр, переносной холодильник, бутылка просеко в ведерке на деревянном столике и два бокала. Если бы Саатчи выбрал крышу, на которой недавно разыгралась трагедия и которая теперь была местом преступления — а пробраться туда, думаю, ему было бы не сложно, — я бы оставил его пить вино в одиночестве. Но «Три кита» — это три постройки, три крыши и три возможности.