Времени нет

Халил Рустем

Эдем опустил глаза — он наконец понял. Яблоко упало, вода выплеснулась через край ванны, химические элементы выстроились в ряд.

Эдем стоял в центре ответа.

Тело вдруг стало лёгким. Эдем мог подпрыгнуть и приземлиться на крыше любой высотки.

Он подошел к Иванке, забрал у нее бутылку и посмотрел сквозь пластик на здании.

— Что касается сегодняшнего приглашения на аукцион. Напиши им: я буду, — сказал он. — Я намерен купить «Три кита».

Иванка принялась строчить сообщение в ноутбуке.

—

Начальная цена «Трех китов» — сто пятьдесят миллионов. Рыночная стоимость — на сотню миллионов больше. В течение аукциона может подняться до трехсот. Больше — вряд ли, — сказала она то, что Эдем уже знал. — Однако есть один важный нюанс. Никакой рассрочки. Продавец торопится, хочет продать здесь и сейчас. Может выиграть не тот, кто предложит больше, а тот, кто готов закрыть сделку побыстрее. И это единственное, что может помочь нам. Ну, разве еще, если мы окажемся единственными участниками аукциона.

Эдем присел рядом с ней.

— Почему мы не можем торговаться?

Иванка уставилась на него.

— Максимум, который мы можем получить здесь и сейчас, — сто пятьдесят миллионов. Если вы, конечно, не хотите разрушить свою империю, — объяснила она ему, как ребенку. — Если больше, то только с привлечением инвесторов.

Нет, разрушать чужую бизнес-империю отнюдь не входило в планы Эдема. Надо было действовать так, чтобы вернувшись завтра в свое тело, Виктор Шевченко не отказался от «своих» планов.

— Выясни все о конкурентах. А я пока закрываю некоторые долги.

3.8

«Начинаешь хотеть непродающихся вещей», — так ответил Эдем парню, что из тысячи возможных вопросов миллиардеру поставил именно это. Спросил не о секрете успеха, не о правилах жизни, а о пределах желаний. Что ж, не нужно быть богачем, чтобы понять: человеческим желанием нет предела.

Об этом размышлял Эдем, заходя в разукрашенный зеленым граффити подъезд. Ирония была в том, что он шел предложить деньги.

Зато раз опережал босса на четыре ступени. Дом был пятиэтажный, поэтому лифт здесь не предполагался.

— Справа, — сориентировал Эдем, когда они поднялись на третий. Номера квартиры он не помнил, зато в памяти остался дверной звонок в виде деревянного скворечника — внешняя иллюстрация семейной идиллии.

Эдем хотел оставить Затойчи в машине, но потом решил, что его сопровождение будет полезным: рядом с охранником он не позволит себе нерешительности и не замрет с рукой, протянутой к звонку.

«Может быть, ее нет дома», — малодушно сверкнула надежда, когда переливчатая мелодия расколола тишину. Где-то сразу откликнулась собака.

Щелкнул замок. Она была дома. Наталья Фростова, жена Олега — клиента, которого Эдем не сумел сохранить.

Вдова.

Растянутая черная кофточка подчеркивала бледность лица, а мешки под

глазами казались темнее, чем были на самом деле. Не говоря ни слова, она ушла в кухню, оставив открытую дверь как приглашение. Эдем отправил Затойчи обратно в машину и вошел внутрь.

В скромной квартирке, где Олег жил с женой и дочерью, Эдем бывал дважды и оба раза проводил время на кухне. Теперь, казалось, чего-то здесь не хватало. Словно и мебель на старых местах, и тот самый вычищенный до блеска чайник на плите, и луковица в стакане на подоконнике, и набухшая в одном из уголков штукатурка… Так ты заходишь домой после излома и, пытаясь ответить на пропавший полицейский, находишь белые пятна в привычной картине, но не помнишь, чем они были заполнены.

Наталья убрала прядь со лба, разлила в чашки еще горячий чай — гость вошел вовремя — и пододвинула сахарницу и тарелку с печеньем.

— Завтра в одиннадцать на Лесном кладбище. Вы придете? — спросила она человека, которого он видел впервые. — У него было немного друзей, но в каждом из них он был уверен.

— Я пришел сегодня, — ответил Эдем.

Наталья кивнула, и прядь снова упала ей на глаза. Эдем рассматривал обои и не прикасался к чаю. Молчание казалось лучшим проявлением сострадания.

Наконец он сглотнул, вынул из кармана толстый конверт и положил на стол.

— Займетесь, когда у вас будет время, — Эдем коснулся конверта. — Здесь дарящая на новую квартиру — вам там будет лучше, визитка юриста, который ее оформлял, и документы на 250 тысяч долларов. Они будут лежать в моем трастовом фонде и давать прибыль, пока вы не решите их снять.

— Вы от кого? — вдруг ощетинилась женщина, и Эдем воспринял как хороший знак то, что у нее под рукой не оказалось ножа. — От Билевичей? — ее лицо мгновенно покраснело.

— Нет, не беспокойтесь, мы птицы разного полета, — Эдем повел пальцем по голубой эмблеме трастового фонда на конверте. — Эти мерзавцы не потратились бы на такое без пистолета у виска. Это мои деньги.

Наталья поверила. Харизма Виктора Шевченко чего-то стоила.

— Спасибо. Вы его должник? — она принялась помешивать ложечкой чай, в котором не было сахара.

— Это не тот долг, который можно вернуть деньгами, но я не вижу другого способа помочь вашему горю. Пусть дочь знает, что отец не оставил семью без средств к существованию.

Наталья вернулась к подоконнику, подняла лук, пустивший зеленые стрелы, и долила в полупустой стакан чая из своей чашки — за это время он уже успел выжать.

— Знаете, чего я не могу понять? Он любил дочь. Больше всего. И меня любил. Почему он так поступил?

Это Эдем как раз мог понять, но как описать ту черную дыру отчаяния, которая засасывает честных людей, и как рассказать о тюремном дворе, в который не попадает утреннее солнце?