Времени нет
Шрифт:
— Здесь тоже все чисто.
Машина ревела, как разъяренный слон, но Эдем кричал еще громче.
— Кто передавал вам деньги?
— Лично Кругляков. Лично! — кричал ответный судья.
Эдем сбавил скорость.
— А следует денег? — внешне он был спокоен, словно вел паровозик в зоопарке. — Не найдется ли он в покупках, не соответствующих прибылям? Этот дракон, на котором мы летим, на кого записан?
— На тестя. Все будет хорошо. Я умею прятать доходы. Мне нужно возвращаться.
Эдем плавно затормозил. Судья тяжело дышал, словно пробежал эти километры
— Повезло, что я поймал вас до обеда, а не после — потому что пришлось бы отмывать салон, — Эдем по-панибратски хлопнул судью по плечу так, что тот ударился головой о бардачок. — Что ж, я доволен результатами разговора, — и это была чистейшая правда.
Он оставил судью копаться под сиденьем, а сам пошел к своей машине, пару раз отставшей из-за трафика, но все же сумевшей догнать их.
— Я как листок на ветру! — крикнул он Затойчи, вылезшему из автомобиля с неспешностью мудреца.
Тот сплюнул на дорогу, давая понять, что он думает о манере боссовой езды.
— В своем гениальном плане мы не учли, что у судьи машина с правосторонним рулем. Если бы мне не удалось пересесть в водительское кресло, камера в моем пиджаке снимала бы не судью, а замечательные киевские пейзажи, — Эдем поднял руку, как футболист, забивший гол. — Хотя они действительно замечательные!
— Это я виноват, что мы этого не учли, — как редко заблуждающийся человек Затойчи не искал оправданий. — Но зачем было так лететь? — не удержался он от упрека.
— Ну, я же летел не к Солнцу, — ответил Эдем.
3.11
Акции компании братьев Билевичей упали на десять процентов еще до того, как антикоррупционный прокурор закончил свою пресс-конференцию. Вопросов к Мостовому было много, но и само публичное приглашение братьев на допрос уже о многом свидетельствовало.
Завершив публичную часть пресс-конференции, прокурор еще полчаса ходил от одной камеры к другой, готовый дать эксклюзивный комментарий всем желающим. Журналисты любили Леонида Мостового не только за созданный ими же образ честного человека, который нюхнул пороха на войне, потерял руку, но не честь, и теперь взялась защищать родину в тылу, не только за его яркие метафоры, но и за максимальную публичность и понимание, что создаваемый ими информационный продукт требуется обеим сторонам.
Ответив на последний вопрос, Мостовой вернулся в прокуратуру. Оставил машину во внутреннем дворе и уже собирался зайти через задний вход, когда его позвали.
У стены напротив, опершись на жестяную чердак подвала, стоял бизнесмен Виктор Шевченко.
Рассуждая, что могло понадобиться здесь такому человеку, прокурор поглядывал на окна — не годится, если сотрудники заметят начальника в компании известного бизнесмена. Эдему стало неудобно, но что поделаешь: встреча срочна.
Мостовой кивком приказал ему идти за собой и скрылся за дверью.
Они молча спустились по узкой лестнице в архив. Молодой лейтенант увлеченно читал книгу и никак не отреагировал на скрип двери, подумав, что пришел коллега. Мостовой
— Пора обедать, — заявил Мостовой и указал растерянному сотруднику на дверь.
Тот вылетел так, будто торопился на шведский стол с черной икрой.
— Надеюсь, у вас нет аллергии на пыль, — сказал прокурор вместо приветствия.
Эдема загипнотизировали стальные стеллажи с перевязанными веревкой папками и картонными коробками, на каждую из которых был наклеен пожелтевший от длительного хранения ярлык. Казалось, тысячи тайн ждут здесь удобного времени. Он представил, как эти стеллажи уходят вглубь архива, скручиваясь в лабиринт, в который следует заходить только с клубком Ариадны.
— Пан Шевченко, что у вас до меня?
Эдем заморгал, отгоняя полу.
— Охочусь на Минотавра, — он провел ладонью по глазам. — Надеюсь, вы знаете меня в лицо из теленовостей, а не потому, что моя фотография приколота к пробковой доске над вашим столом.
— Я думал, у таких людей, как вы, нет времени смотреть на голливудское кино. Нет у меня пробковой доски и вообще у нас не принято выставлять дела, которые мы ведем, на осмотр коллег. Господин Шевченко, я не Халиф Умар, и у меня нет второй свечи, только одна государственная. Давайте же не будем курить напрасно.
Эдем подвинул бумаги на столе архивариуса и присел на краешек.
— Дело Фростова, — сказал он, и прокурор поднял голову, услышав фамилию, преследовавшую его третий день. — Его заключение стало возможным не только из-за братьев Белевичей. Ведь нельзя сбрасывать со счета судью, вынесшему ему приговор, несмотря на отсутствие серьезных доказательств. Кто же вступится за обычного бухгалтера?
Прокурор хмыкнул.
— Тем неожиданнее, что у обычного бухгалтера вдруг появилось столько влиятельных друзей.
— Считайте его историю той же снежинкой, что привела к лавине. Коррупция, безнаказанность чиновников, дырявые законы — это ведь появилось не вчера. Наконец сила давления стала сильнее силы трения. И понеслось!
— В моей профессии не принято верить в снежинки, — прокурор оперся рукой на ближайший стеллаж и, замастившись, сразу же отдернул. — В ней вообще мало объектов веры: законы, факты и, может, еще чистая логика. Единственная причуда, которую может позволить себе Фемида, — на мгновение зажав меч между коленами, перехватить весы другой рукой.
— Мне всегда сильнее нравилась Эквитас.
Прокурор красноречиво поднял рукав, чтобы взглянуть на часы, но Эдем сделал вид, что намека не понимал, и продолжил:
— Помните одну из главных нравственных дилемм в боевиках 90-х? Делать по закону или по справедливости? Обычно герои выбирали закон. Я тоже считал это правильным выбором, пока не повзрослел.
— Обычно выбор в кино был другой: между законом и самосудом, — сказал прокурор.
— Испортили такую притчу.
— Господин Шевченко, мы же дышим пылью не ради того, чтобы обсудить мифологию или кино. Что с судьей? У вас есть доказательства его подкупа братьями Билевичами? Вы ради этого пришли?